Сохранилось несколько преданий о том, каким испытаниям подвергались кандидаты в казаки. «Сманят, бывало, Запорожцы к себе в Сечь какого-нибудь парня из Гетманщины, то сперва пробуют, годится ли он в Запорожцы. Прикажут ему, например, варить кашу: „Смотри же ты: вари так, чтоб не была и сыра, чтоб и не перекипела. А мы пойдем косить. Когда будет готова, так ты выходи на такой-то курган и зови нас; мы услышим и придем“. Возьмут косы и пойдут как будто бы косить. А кой чорт хочется им косить! Залезут в камыш и лежать. Вот парень сварит кашу, выходит на курган и начинает звать. Они и слышать, но не откликаются. Зовет он их, зовет, а потом в слезы: „Вот занесла меня нечистая сила к этим Запорожцам! Лучше было бы сидеть дома при отце, при матери. Еще перекипит каша; придут и поколотят вражьи дети! О, бедная моя головушка! Кой чорт занес меня к этим Запорожцам!“ А они, лежа в траве, выслушают все это и говорят: „Нет, это не наш!“ Потом воротятся в курень, дадут тому парню коня и денег на дорогу и скажут: „Ступай себе к нечистому! Нам таких не надо!“

Но который молодец удастся расторопный и сметливый, тот, взошедши на курган, крикнет раза два: „Эй, паны молодцы! идите каши есть!“ и как не откликнутся, то он: „Ну, так чорт с вами, когда молчите! Буду я и один есть кашу“. Да еще перед отходом приударит на кургане гопака (танец): „Ой тут мне погулять на просторе!“ И, затянувши на всю степь казацкую песню, идет к куреню и давай уплетать кашу. Тогда Запорожцы, лежа в траве, и говорят: „Это наш!“ и, взявши косы, идут и себе к куреню. А он: „Где вас чорт носил, господа? Звал я вас, звал, и охрип, да потом, чтоб не простыла каша, начал сам есть“. Переглянутся между собой Запорожцы и скажут ему: „Ну, чура (слуга), вставай! полно тебе быть хлопцем (мальчиком, парнем): теперь ты равный нам козак“. И принимают его в товарищество».

Как видим, многие испытания носили шутливый характер.

Несерьезны вроде бы авторитетные свидетельства современников-иностранцев типа Боплана и Шевалье о том, что у казаков существовал обычай принимать в свои круги только того, кто проплывал все пороги против течения Днепра, несерьезны. Яворницкий писал: «Но эти свидетельства кажутся неправдоподобными по двум причинам: с одной стороны потому, что едва ли запорожцы, всегда нуждавшиеся в пришлых людях для увеличения своих сил, могли предъявлять им подобные требования, а с другой стороны потому, что проплыть все пороги, хотя бы даже в лодке, против течения реки, на расстоянии 65 верст, в большую полую воду, нет никакой возможности ни теперь, ни тем более в то время: плыть же в порогах против течения реки в малую воду, лавируя у самых берегов, нет никакого геройства, а только вопрос в нескольких неделях времени».

Видимо, казаки немного пошутили над развесившими уши иностранцами.

В административно-территориальном отношении весь район Войска Запорожского был разделен на «паланки» (области). Сначала их было 5, а впоследствии - 8.

Центром «паланки» была слобода - местопребывание всего административно-военного аппарата: полковник, писарь, его помощник - «подписарий» и атаман «паланки». Этот аппарат сосредоточивал в себе всю власть: административную, судебную, финансовую, военную.

Благодаря наплыву переселенцев с севера, вскоре в слободах, кроме казаков, появляются и крестьяне-«посполитые», которые в «паланке» были организованы в «громады» и имели, по примеру казаков, своего атамана. Все должности были выборные, а выборы производились ежегодно (1 января) на казацких радах, причем право участия в выборах на «посполитых» не распространялось. Они выбирали только своего атамана. Переход же из «посполитых» в казаки и обратно был свободным, как на Гетманщине в первые десятилетия после воссоединения с Россией.

Административным и военным центром являлась Сечь, состоявшая из крепости и предместья. В крепости, вокруг площади, на которой собиралась рада, кроме церкви, войсковой канцелярии, пушкарни, складов, мастерских, старшинских домов и школы, находилось 38 «куреней» - длинных бревенчатых зданий-казарм. В предместья располагались лавки, шинки, частные мастерские и др.

Сами запорожцы в XVI веке создали миф о равноправии и братстве всех запорожских казаков и старались поддерживать его в последующие века. Да, чисто формально все казаки были равны. Выборы атаманов и гетманов действительно были более демократичнее, чем сейчас наши президентские и думские выборы. Однако реальная власть, большей частью скрытная, находилась в руках «знатных старых» казаков.

Древние мифы запорожского казачества крайне пригодились в ХХ веке как советским, так и националистическим историкам. Первые доказывали, что действия казаков были исключительно элементом классовой борьбы крестьян против феодалов, а вторые утверждали, что как запорожские, как и реестровые казаки представляли собой особый класс украинского народа, который боролся за национальную независимость «вильной Украины» в границах 1991 года. Как видим, цели у «совков» и националистов были разные, а мифологию они создавали примерно одинаковую.

Вот, к примеру, идеалистическое описание историка XIX века Яварницкого: «войдя в курень, казаки находили кушанья уже налитыми в „ваганки“ или небольшие деревянные корыта и расставленные по краям стола, а около „ваганков“ разные иапитки - горилку, мед, пиво, брагу, наливку - в больших деревянных „кановках“. При этом чарки запорожцев, по словам Яварницкого, были такие, „що и собака не перескоче“….

А, о жизни в зимовниках, Яварницкий пишет так: „большую часть продукции собственник зимовника, из присущего ему чувства товарищества, отправлял в Сечь, на потребы сечевых казаков и лишь незначительную долю оставлял себе. Всех, проезжающих людей хозяин зимовника приглашал садиться и предлагал разные угощения - напитки и кушанья. Погуляв весело и довольно несколько дней, гости благодарили ласкового хозяина за угощение, хлопцы подавали им накормленных лошадей, и сечевики, вскочив на коней, уносились от зимовника“. (История Запорожск. ч. 1, стр. 295)».

На самом деле крестьяне или даже солдаты, пришедшие в Сечь, в большинстве случаев попадали «в чрезвычайно тяжелое положение, нередко более тяжелое чем было там, откуда они бежали. Если они решали остаться в курене, то должны были жить в казармах, нести тяжелую гарнизонную службу и исполнять разные хозяйственные работы, не получая за это никакого вознаграждения, кроме более чем скудного пропитания, состоящего, в главном, из „cаламахи“, которая „варилась густо из ржаной муки на квасе или рыбной ухе“, как описывает очевидец С. Мышецкий. Все остальное добавлялось на „собственные деньги“, добыть которые было не легко. Деньги добывались только в результате походов и связанных с ними грабежей или путем найма за деньги к зажиточным казакам и старшине, которые, на правах собственности, владели хуторами-зимовниками, нередко несколькими».

Несладко было и семейным казаком. Им разрешалось жить только вблизи Сечи по балкам, луговинам, берегам рек, лиманов и озер, где появлялись или целые слободы, или отдельные зимовники и хутора. Жившие в них казаки занимались хлебопашеством, скотоводством, торговлей, ремеслами и промыслами и потому назывались не «лыцарями» и «товарищами», а подданными или посполитыми сичевых казаков, «зимовчиками», «сиднями», «гниздюками».

Все националистические историки - Яворницкий, Грушевский и др. - старательно обходят вопрос об эксплуатации сечевиками «зимовчиков». Запорожцы никогда не вели финансовой отчетности, и привести какие либо цифры невозможно. Но то, что «зимовчики» кормили сечевиков, не поддается сомнению.

«Официально зимовные козаки назывались сиднями или гнездюками, в насмешку - баболюбами и гречкосиями; они составляли поспильство, т. е. подданное сословие собственно сичевых Козаков. Турки называли запорожцев, живших хуторами на границе между Запорожьем и владением Оттоманской империи, почему-то именем „черун“. Гнездюки призывались на войну только в исключительных случаях, по особому выстрелу из пушки в Сичи или по зову особых гонцов-машталиров от кошевого атамана, и в таком случае, несмотря на то, что были женаты, обязаны были нести воинскую службу беспрекословно; в силу этого каждому женатому козаку вменялось в обязанность иметь у себя ружье, копье и „прочую козачью сбрую“, а также непременно являться в Кош „для взятья на козацство войсковых приказов“; кроме воинской службы, они призывались для караулов и кордонов, для починки в Сичи куреней, возведения артиллерийских и других козацких строений. Но главною обязанностью гнездюков было кормить сичевых козаков. Это были в собственном смысле слова запорожские домоводы: они обрабатывали землю сообразно свойству и качеству ее; разводили лошадей, рогатый скот, овец, заготовляли сено на зимнее время, устраивали пасеки, собирали мед, садили сады, возделывали огороды, охотились на зверей, занимались ловлею рыбы и раков, вели мелкую торговлю, промышляли солью, содержали почтовые станции и т. п. Главную массу всего избытка зимовчане доставляли в Сичь на потребу сичевых Козаков, остальную часть оставляли на пропитание самих себя и своих семейств. Сохранившиеся до нашего времени сичевые архивные акты показывают, что и в каком количестве доставлялось из замовников в Сичь: так, в 1772 году, 18 сентября, послано было из паланки при Барвенковской-Стенке восемь волов, три быка, две коровы с телятами и т. п…

…Как велико было у запорожских козаков количество лошадей, видно из того, что некоторые из них имели по 700 голов и более… Однажды кошевой атаман Петр Калнишевский продал разом до 14 000 голов лошадей, а у полковника Афанасия Колпака татары, при набеге, увели до 7000 коней…

…В одинаковой мере с коневодством и скотоводством развито было у запорожских козаков и овцеводство: у иного козака было до 4000 даже по 5000 голов овец: „рогатый скот и овцы довольно крупен содержат; шерсти с них снимают один раз и продают в Польшу“».

Может ли один человек без жены и детей, пусть даже не занятый походами и пьянством, обслуживать 700 лошадей или 5000 овец? Понятно, что нет. Кстати, и Яворницкий пишет: «…овечьи стада назывались у запорожеских казаков отарами, а пастухи - чабанами, - названия, усвоены от татар; чабаны, одетые в сорочки, пропитанные салом, в шаровары, сделанные из телячьей кожи, обутые в постолы из свиной шкуры и опоясанные поясом, с „гаманом“ через плечо, со швайкой и ложечником при боку, зиму и лето тащили за собой так называемые коши, т. е. деревянные, на двух колесах, котыги, снаружи покрытые войлоком, внутри снабженные „кабицей“: в них чабаны прятали свое продовольствие, хранили воду, варили пищу и укрывались от дурной погоды».

Увы, в трех томах «Истории запорожских казаков» Яворницкого (всего 1671 страница!) не говорится о социальном статусе «чабанов». То, что они не казаки, ясно из текста. А тогда кто? Тут может быть только два варианта: или рабы, или крепостные, принадлежавшие, скорей всего, богатым сечевикам, а в отдельных случаях работавшие на все Запорожское войско.

Кроме сидней (гнездюков) «на зимовниках было немало работников „без найму“ - так назывались работавшие без денег, только за кров и пищу, преимущественно слабосильные, старики, подростки. Из многочисленных, сохранившихся „описей“ зимовников, видно, что таковых было до 7 % общего числа рабочих зимовников. Заработать можно было также на рыбных промыслах и в „чумацких“ обозах. Как первые, так и вторые, вовсе не были артелями равноправных участников, как это утверждают многие историки. Сохранившиеся „расчеты“ неопровержимо доказывают, что среди чумаков были и собственники десятков пар телег с наемными „молодиками“ и чумаки-одиночки с одной - двумя воловьими запряжками. Такое же смешение было и на рыбных промыслах, где наряду с собственниками сетей (невод стоил тогда до 100 рублей) работали за деньги и „наймиты“ или, очень часто, „с половины“, т. е. половина всего улова шла собственнику сетей, а вторая половина делилась между рабочими, которые в этом случае, не получали никакой денежной платы.

Положение живших от продажи своего труда было не легкое, но они имели свободу и могли свободно менять работодателя, чего тогда уже не было в остальной России, в том числе и на Гетманщине и Слободщине. Были также формально ничем не ограниченные возможности выбиться в более зажиточные группы, быть выбранными в старшины, организовать свой зимовник или какое другое собственное предприятие».

Нравится нам это или нет, но в сичевом «равноправном братстве» имела место… классовая борьба. Так, «1-го января 1749 г. при выборе должностных лиц „серома“ (бедняки) изгнали из Сечи зажиточных казаков, которые разбежались по своим зимовникам, и выбрали свою старшину, из бедняков, с И. Водолагой во главе. Есаулом, по свидетельству производившего расследование секунд-майора Никифорова, был избран казак „не имевший на себе одежды“. Бунт был скоро усмирен и засевшая в Сечи „серома“ (бедняки) капитулировали.

Гораздо большие размеры имел бунт в 1768 г., во время которого взбунтовавшаяся „серома“ несколько дней была господином положения и разграбила дома и имущество старшины и зажиточных казаков, бежавших за помощью в „паланки“ и к русским, соседним с Запорожьем, гарнизонам. Сам кошевой атаман, как он описывает в своем показании, спасся только благодаря тому, что спрятался на чердак и бежал через дыру в крыше.

Казаками из „паланок“ и сорганизовавшейся старшиной и этот бунт был подавлен, а его зачинщики жестоко наказаны. Посланные для усмирения Киевским генерал-губернатором Румянцевым 4 полка, не понадобились. В архивах сохранились „описи“ разграбленного имущества, поданные пострадавшей старшиной и казаками. „Опись“ одного из высших старшин занимает несколько страниц перечислением разграбленного, например, 12 пар сапог новых, кожаных, 11 пар сапог сафьяновых, три шубы, серебряная посуда, 600 локтей полотна, 300 локтей сукна, 20 пудов риса, 10 пудов маслин, 4 пуда фиников, 2 бочки водки и т. д.

„Опись“ не занимавшего никакой должности „заможнего“ (зажиточного) казака, значительно скромнее: одна шуба, два тулупа, 4 кафтана, разное оружие и наличными деньгами (которые не успел унести) 2500 руб. крупной монетой, 75 червонцев и 12 руб. 88 коп. медной монетой. Сумма огромная по тому времени.

Кроме этих двух бунтов немало было и более мелких бунтов в „паланках“ и слободах, о чем сохранилось множество документов. Например: в Калмиусской „паланке“ в 1754 г., в Великом Луге в 1764 г., в Кодаке в 1761 г. и во многих других местах».

Разумеется, тут не следует преувеличивать ни те, ни другие моменты - была и казацкая демократия, были и привилегированная старшина. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что имущественное расслоение в Сечи с середины XVI века и до самого ее разорения было сходно с ситуацией у донских казаков в середине XVII века: были богатые - «корнилы яковлевы», была голытьба, и, разумеется, хватало своих «стенек разиных».

Запорожских казаков принято считать ревнителями православной веры. В целом это так, но были и определенные нюансы. Так, в ходе походов в Московское государство или в пределы Речи Посполитой в Малой и Белой Руси запорожцы постоянно грабили и жгли церкви и монастыри, убивали попов и монахов. Зато обязательно потом каялись перед своим духовенством, а многие, как минимум сотни казаков, уходили в монастыри, причем большей частью в Россию.

«Духовенство в Запорожье пользовалось добровольными приношениями. В материальном положении оно было поставлено лучше духовенства малороссийского, потому что Запорожцы любили содержать свое духовенство самым приличным образом. „Кроме обыкновенных пожертвований, - говорит г. Скальковский, - войско, при разделе жалованья, провианта, доходов с питейных домов, лавок, рыбных и звериных ловель, даже воинской добычи, одну часть, обычаем узаконенную, отдавало на церковь!“ По всей вероятности из этой добычи некоторая часть шла и на духовенство. Вероятность восходит на степень несомненности, когда вспомним, что Запорожцы имели „благочестивое“ обыкновение поминать всех умерших и убитых на сражении, и для этой цели присылали список убитых и умерших. За поминовение они всегда платили духовенству. Притом, „как люди холостые, говорит г. Скальковский, козаки хотя и отдавали свое имущество родным или куренным братьям, но часть непременно отказывали в пользу церкви и духовенства“. Как бы ни был беден казак, он непременно требовал, чтоб его хоронили „честно“ и на то представлял часть своего достояния. Каковы были добровольный приношения духовенству, можно видеть из того, что один казак, оставивши после себя 9 руб. и 2 лошади, завещал 1 руб. и одну лошадь священнику.

В истории князя Мышецкого прямо говорится, что „Запорожцы при смерти все свое имущество отписывают, бывало, на церковь Сечевую и на монастырь“. - При всем однако ж желании поставить как можно лучше духовенство в материальном положении, Запорожье и по отношению к духовенству сохраняло также выборное начало. Так, подобно всем другим чинам и званиям в Коше, духовные лица могли занимать свою должность только один год. Они присылались исключительно из Киевского Межигорского монастыря - по одному священнику и по два дьякона, или и по несколько человек. Присылаемые вновь духовные лица обыкновенно занимали место прежде бывших, которые возвращались в Межигорский монастырь, впрочем только в том случае, если нравились Запорожцам; но иногда случалось так, что Запорожцы „з ласки войсковой“ удерживали прежних духовных лиц и отсылали вновь прибывших. Это называлось переменою звычаиною.

Посредством выборного начала и требования беспрекословного исполнения определений старшины и товариства, поставляя духовные лица в зависимость к себе („духовные чины и сами войсковой старшине повинны бывают и делают все по поведению их, прочие же казаки над ними попечете имеют“), Запорожье стремилось и изъявляло притязания на независимость своей церкви и духовенства от общей русской иерархии, или от митрополита Киевского. Так, когда Киевский митрополит Гедеон в 1686 г. приказал вместо Межигорского монастыря церкви войска Низового Запорожского подчинить своей кафедре, Запорожье так отвечало на это требование: „не будет церковь Божия и наша отлучена от монастыря общежительного Межигорского, пока в Днепре воды и нашего войска Запорожского будет“. „В Сечи 29 Мая 1686 г.“

Мало этого, питая глубокое уважение к церкви и духовенству, кошевое начальство даже и игумену Межигорского монастыря не повиновалось, и главой войсковой своей церкви считало только себя и товариство.

В 1773 г Кошевой Калишневский считает себя в праве делать выговор игумену Межигорского монастыря за присланного им священника и требует, чтобы отозвал последнего. Он, прислал на Запорожье другого иеромонаха, который был бы столь хорошего учения, что мог бы и проповеди говорить. В 1774 г. когда Киевский митрополит Гавриил требовал доставления в консисторию сведений о числе Запорожских церквей, духовенстве, доходах его, грамотах и т. п. кошевой отвечал, что так как церкви Запорожские „искони древних времен ведущимся порядком построены войском, содержатся от оного, и в главном и совершенном ведоме войска находятся“,? то и не считает нужным занимать этим предметом митрополию».

Несколько слов надо сказать и о вооружении запорожских казаков. Боплан писал: «…каждый козак, отправляясь в поход, брал одну саблю, две пищали, шесть фунтов пороху, причем тяжелые боевые снаряды складывал в лодку, легкие оставлял при себе».

Если же это был конный поход, то запасные две-три пищали (мушкета) находились на конной повозке. Практически все казаки были великолепными стрелками. Кроме того, они владели дорогими и точными пищалями или мушкетами. Ведь качество выделки гладкоствольного оружия существенно влияет на меткость и дальность стрельбы. Поэтому казаки могли вести эффективный огонь из ружей в два и более раз дальше, чем польская, шведская и русская регулярная пехота, снабженная ружьями серийного производства.

Важная роль у запорожцев отводилась и холодному оружию. Так, копья «делались из тонкого и легкого древка, в пять аршин длины, окрашенного спирально красной и черной краской и имеющего на верхнем конце железный наконечник, и на нижнем две небольшие, одна ниже другой, дырочки для ременной петли, надеваемой на ногу. На некоторых древках копий делалась еще железная перепонка для того, чтобы проткнутый копьем враг сгоряча не просунулся по копью до самых рук козака и не схватился бы снова драться с ним, ибо случалось, что иному и живот распорют, а у него кровь не брызнет, он даже не слышит и продолжает лезть в драку. Некоторые копья делались с остриями на обоих концах, которыми можно было и сюда класть врагов и туда класть. Часто у запорожских козаков копья служили во время переходов через болота вместо мостов: когда дойдут они до топкого места, то сейчас же кладут один за другим два ряда копий - в каждом ряду копье и вдоль и поперек, да по ним и переходят: когда пройдут через один ряд, то сейчас же станут на другом, а первый снимут и из него помостят третий; да так и переберутся. Сабли употреблялись не особенно кривые и не особенно длинные, средней длины пять четвертей, но зато очень острые: „как рубнет кого, то так надвое и рассечет, - одна половина головы сюда, а другая туда“… Сабли носились у левого бока и привязывались посредством двух колец, одного вверху, другого ниже средины, узеньким ремнем под пояс. Сабля столь необходима была для запорожских козаков, что в песнях их она называется всегда „шаблей-сестрицей, ненькою-ридненькой, панночкою молоденькою“.

„Ой, панночка наша шаблюка!

З бусурменом зустривалась,

Не раз, не два цилувалась“ ».

Особый интерес представляет собой артиллерия запорожских казаков. На вооружении казаков были медные, железные кованые и чугунные пушки, а также медные и чугунные мортиры. Точной даты появления у казаков первых орудий нет, но судя по казнозарядным орудиям (в том числе со вкладными каморами) конца XIV–XV веков, это произошло не позднее середины XV века.

При осаде городов запорожские казаки эффективно применяли осадную артиллерию, но почти всегда это были тяжелые орудия, захваченные у неприятеля или переданные союзниками. Тут следует заметить, что малороссийские умельцы лили в Глухове и других местах превосходные тяжелые осадные орудия.

Какое-то количество орудий среднего калибра использовалось запорожцами для обороны Сечи и других укреплений. Однако в походах ударной силой казаков была легкая артиллерия - пушки и фальконеты калибра 0,5–3 фунта и легкие мортиры калибра до 4-12 фунтов. Такая артиллерия легко вьючилась на лошадей, а на поле боя переносилась вручную. Не менее легко она устанавливалась на челнах (большей частью на вертлюгах), а в обороне - на возах, образующих табор (вагенбург). Из пушек и фальконетов стрельба велась ядрами и картечью, а из мортир - разрывными гранатами. Малая артиллерия запорожцев наносила большой урон противнику.

Весьма экзотической была и запорожская фемида. Главными преступлениями казаки считали убийство, воровство, неплатеж денег, взятых в займы, слишком дорогая цена товаров или вина - вопреки постановленной цены, а также гомосексуализм или скотоложство.

Тут сделаю маленькое лирическое отступление. Обычно титулованные авторы солидных исторических книг тщательно обходят вопросы, на которые не могут дать внятных ответов. Но я предпочитаю в этих случаях ответить «не знаю», нежели умалчивать факт или заниматься фантазиями. Например ответить на вопрос, как уживался гомосексуализм среди запорожцев со строгим наказанием за оное деяние - я не знаю! Равно как не представляю, почему в Северную войну в обеих армиях процветали «голубые», хотя и у русских, и у шведов за это официально полагалась смертная казнь. Мало того, Петр I был бисексуалом (вспомним Алексашку Меншикова и чухонку Марту Трубачеву), а Карл XII вообще был геем «в законе».

Но вернемся к запорожской фемиде. «Убийцу живого кладут в один гроб вместе с убитым и зарывают в землю; освобождается от такой казни разве весьма уважаемый казак, - его всенародно избавляют от смерти и наказывают большим штрафом. За воровство привявают к столбу, на площади, где держат до тех пор, пока укравший не заплатить всего украденного; непременно трое суток продержат его на столбе даже и в том случае, если он скоро заплатить за все украденное, а попадавшегося несколько раз в воровстве или вешают, или убивают до смерти. Наказание привязывания к столбу увеличивается потому, что всякий проходящий имеет право не только бранить, но и бить привязанного, сколько кому вздумается. Иногда при этом выходит такая история. Несколько пьяниц, проходя мимо столба, пристанут к привязанному и станут угощать его горелкою; когда же тот не захочет пить, они приговаривают: „Пый, скурвый сыну, злодею! Як не будешь пыть, будем скурвого сына быть“. Как скоро тот напьется, пьяницы скажут ему: „Дай же мы, брате, трохи тебе побьем“, и хотя тот просит у них милости, пьяницы, не обращая внимания на его просьбу и мольбу, говорят: „А за щож, скурвый сыну, мы тебя поили? Як тебе треба поить, то треба и быть“, и часто случается, что привязанный к столбу умирает чрез сутки. - Участвующий в воровстве и скрывающий украденное подвергаются одинаковой участи с вором. Не желающего уплачивать взятого в долг - взаймы - приковывали к пушке и держали до тех пор, пока не выплатит займа. - За самую тягчайшую вину считается мужеложство и скотоложство; впадшего в какое-нибудь из этих преступлений привязывают к столбу и убивают до смерти, а имущество и богатство его берут на войско.

Преступники, говорит князь Мышецкий, если поимаются в воровстве, грабеже, или убийстве, то суд им короток и недолго с ними возятся по судам, а вдруг решают их и казнят в Сечи, или по паланкам, смотря по преступлениям: иных вешают на прибатину, иных убивают киями до смерти, иных сажают на колья, а иных отсылают на Сибирь. Воровство же и грабеж, если по жалобам открывается и виновного поймают, то пополняет курень, к которому он принадлежит, а если он у себя достатка не имеет, а от наказания не освобождается по праву приговора, чего достоин и тем обиженного по жалобе довольствуют, а убийство также заменяют убийством и убивают преступника до смерти, какая казнь будет положена, тоже по приговору начальства.

Первая казнь шибаницы [виселицы], которые устроены были на разных мостах под большими шляхами, почти во всякой паланке, и преступника верхом подвезши лошадью под шибаницу и накинувши на его голову сельцо, лошадь ударяют плетью и она оттудова выскочить, а преступник повиснет; а иного вешали до горы ногами, а иного за ребро крюком железным и висит преступник, пока кости его рассыплются, в пример и страх другим, и никто его оттуда снять не смеет под казнью смертною.

Вторая казнь: острая паля, на столб деревянный вышиною 6 аршин и более, а на верху пали воткнутый был железный шпиль тоже острый в два аршина вышиною, на который тоже насаживали преступников, так что шпиль выходил на под аршина в потылицу выше его головы и сидит на том шпиле преступник дотоле, пока иссохнет и выкоренится як вяла рыба, так что когда ветер повеет, то он кружится кругом як мельница и шорохтят все его кости, пока упадут на землю.

Третья казнь: „кии“ запорожские; они не так велики и толсты, и подобны бичам, что у цепов, коими хлеб молотят, дубовые, или из другого крепкого дерева нарубленные. Преступника вяжут или куют до столба в Сечи, или в паланках на площади или в базари, потом поставляют около его разные напитки в кинвах, как то: горилку, мед, пиво и брагу, и накладут так же довольно калачей и наконец принесут также несколько оберемков и киив и положат около столба, где преступник, и принуждают его есть, пити, сколько хочет, и когда наестся и напьется, тогда козаки начанают его бить киями, так что всякий козак, кто только идет мимо его выпивши коряк горилки, или пива, непременно должен ударить его по разу кием и когда ударит (де кто як попав, по голове или по ребрах), тогда так ему приговаривает: „От тоби, сучий сыну, щоб ты не крав и не ризбивав, мы все тебя куренем платили“. И потуда сидит или лежит преступник около столба, пока убьют его до смерти. Четвертая казнь: отсылка в Сибирь, по обычаю, як и Россия отсылает преступников».

С переходом запорожцев в русское подданство царские власти категорически запретили им приводить в исполнение смертные приговоры. Однако запорожцы игнорировали это и казни производились до самого разгрома Запорожской Сечи.

Любопытно, что запорожцы чтили древний славянский обычай - приговоренный к смерти должен был быть помилован, если невинная девушка пожелает выйти за него замуж. Правда, иной раз случались и конфузии. Везут приговоренного на лобное место. Вдруг из толпы зрителей выбегает покрытая покрывалом девица, «которая всенародно объявляет свое желание выйти за осужденного замуж. Разумеется, все остановились и замолкли; осужденный требуете снять с девицы покрывало, чтобы посмотреть на нее. Взглянул и заговорил: „Ну, когда уже да такой жениться, лучше умереть; ведите меня“. Что и последовало. Происшествие сие было в г. Новомосковске, в тогдашней Запорожской паланке, где некоторые из жителей, помня еще места шибаниц и прочих казней, указывают их любопытным».

Закончу вопросом, на который у меня также нет четкого ответа: соблюдали ли запорожцы обет безбрачия? Формально - да, если говорить о сечевых. Зимовчики и сидни не в счет. Действительно, по запорожским законом каждый, кто приведет женщину в Сечь, хотя бы и родную сестру, подлежит смертной казни. Но кто мешал богатым казакам в зимовниках и хуторах, где у них находились сотни коней и крупного рогатого скота, содержать еще и гарем?

В середине XIX века Пантелеймон Кулиш записал рассказ старика-запорожца о былых временах. Среди прочего старик рассказал, как тогдашние «повесы» (брачные аферисты) промышляли тем, что соблазняли девушек, обещая жениться, увозили в Запорожье, а там продавали и возвращались назад за новой жертвой. Украинофил Кулиш вставил в текст в скобках [татарам]. Но мне что-то не вериться, чтобы в Сечи татарам позволялось скупать к себе в Крым православных девушек. Так что красны девицы жили в гаремах богатых казаков.

Запорожские и малороссийские казаки только в XVII веке увели в плен сотни тысяч женщин из Прибалтики, Крыма и приморских турецких городов. Куда же они делись? Ну, допустим, часть, не более 10 процентов, была продана панам и евреям, а остальных-то поселили если не открыто в местечках, то без огласки по хуторам, да во многих случаях и сочетались законным браком. И в любом случае рождались дети, даже очень много детей!

Я умышленно акцентирую внимание на смешении кровей в Малороссии в XIII–XVIII веках. Вопрос тут не сексуальный и даже не этнографический, а, увы, политический. Мне уже осточертело повсеместно читать мудрые высказывания самостийников, от форумов в Интернете до трудов членов Академии наук, о том, что де настоящие русские - это укры, а «москали» - это помесь племен угрофиннов и татар. Риторический вопрос: кого на московском рынке скорее обзовут «черными» - уроженцев Архангельской или Вологодской областей или жителей юга Украины?

Примечания:

Яворницкий Д. И. История запорожских казаков. Киев: Наукова думка, 1990. Т. 1. С. 27.

Яворницкий Д. И. История запорожских казаков. Т. 1. С. 53.

Боплан Гийом (Guillaume le Vasseur de Beauplan) - инженер-строитель, автор «Описания Украйны», родом француз. Он служил более 17 лет в польской службе при королях Сигизмунде III и сыне его Владиславе IV в звании старшего капитана артиллерии и королевского инженера. Большую часть этого времени он провел в Малороссии, занимался здесь постройкою слобод и крепостей, в 1637 г. участвовал в сражении между поляками и казаками под Кумейками (возле Корсуня).

В своих разъездах по Украйне Боплан хорошо ознакомился с украинскими степями и течением Днепра (от Киева до Александровска, ныне г. Запорожье), произвел множество измерений и близко наблюдал как самих казаков, так крымцев и буджакских татар. Около 1649 г. вернулся на родину, во Францию, и в следующем году издал свою книгу: «Description d"Ukraine, qui sont plusieurs provinces du Royaume de Pologne, contenues depuis les confins de la Moscovie jusques aux limites de la Transilvanie. Ensemble leurs moeurs, faç ons de vivre et de faire la guerre». В 1660 г. вышло 2-е «Описание Украйны» издание, а через два года оно появилось в латинском переводе, в известном сборнике «Geographia Blaviana», во 2-м томе.

Все сочинение делится на 7 глав: в 1-й («Описание Украйны») описаны физические свойства страны, города и замечательные места, в особенности Днепровские пороги, и затем нравы и обычаи запорожских казаков. Во 2-й главе («Описание Крыма»)дается подробное описание Таврического полуострова, в 3-й («О крымских татарах») - описание их образа жизни, набегов и сражений с казаками и Польшей; в 4-й («Об украинских казаках») говорится о житье украинских казаков, их нравах и обычаях, а также о морских их походах и разорении ими малоазийских городов (по рассказам казаков); 5-я глава («Об избрании королей польских») посвящена рассказу об избрании польских королей, о составе сеймов, о коренных законах и правах королевских; в 6-й главе («О вольностях польского дворянства») указываются права и привилегии польских дворян; и, наконец, в 7-й («О нравах польского дворянства») описывается образ жизни поляков.

Марковин И. Шумов С., Андреев А. История Запорожской Сечи. С. 95–96.

Яворницкий Д. И. Очерки по истории запорожского казачества. // Шумов С., Андреев А. История Запорожской Сечи. С. 391.

Корж Н. Л. Устное повествование бывшего запорожца. // Шумов С., Андреев А. История Запорожской Сечи. С. 255–256.

Марковин И. Очерк истории запорожского казачества. // Шумов С., Андреев А. История Запорожской Сечи. С. 131.

Одна из излюбленных тем историко-политических спекуляций русофобской направленности – роспуска Запорожской Сечи. Сторонники «политического украинства» рассматривают это событие однозначно как лишнее подтверждение «антиукраинской» политики российского государства на всем протяжении истории последнего. 14 августа 2015 г. исполняется 240 лет с того момента, как Екатерина II подписала Манифест «Об уничтожении Запорожской Сечи и о причислении оной к Новороссийской губернии». В Манифесте говорилось: «Мы восхотѣли чрезъ сіе объявить во всей Нашей Имперіи къ общему извѣстію Нашимъ всѣмъ вѣрноподданнымъ, что Сѣчь Запорожская въ конецъ уже разрушена, со истребленіемъ на будущее время и самаго названія Запорожскихъ Козаковъ… сочли Мы себя нынѣ обязянными предъ Богомъ, предъ Имперіею Нашею и предъ самымъ вообще человѣчествомъ разрушить Сѣчу Запорожскую и имя Козаковъ, отъ оной заимствованное. Въ слѣдствіе того 4 Іюня Нашимъ Генералъ-Порутчикомъ Текелліемъ со ввѣренными ему отъ насъ войсками занята Сѣчь Запорожская въ совершенномъ порядкъ и полной тишинѣ, безъ всякаго отъ Козаковъ сопротивленія… нѣтъ теперь болѣе Сѣчи Запорожской въ политическомъ ея уродствѣ, слѣдовательно же и Козаковъ сего имени…». Таким образом, манифест императрицы поставил точку в многовековом существовании Запорожской Сечи – уникального военно-политического образования, сыгравшего значительную роль в русской истории. Хотя современные украинские (в особенности) авторы рассматривают это событие исключительно сквозь призму противостояния «Московии» и «Вольной Украины», в действительности оно было обусловлено соображениями скорее геостратегического характера. Российская империя, расширяющая свою территорию на юго-запад и вышедшая к границам Крымского ханства, более не нуждалась в соседстве с неконтролируемой Запорожской Сечью, которая многократно выступала и на стороне лютых врагов России – Речи Посполитой, Швеции, Крымского ханства и Османской империи.

Запорожская Сечь – уникальная воинская республика

Первоначально Запорожская Сечь играла важную роль в защите славянских земель от набегов крымско-татарского воинства. Запорожские казаки считались прекрасными воинами и, надо сказать, неоднократно свою славу подтверждали – не зря их побаивались и в Речи Посполитой, и в Крымском ханстве. В то же время, вряд ли правильно было бы определять Запорожскую Сечь как «украинское» политическое образование. Начнем с того, что сам этноним «украинцы» появился лишь в конце XIX века и был внедрен в общественное сознание благодаря усилиям австро-венгерской пропаганды. До этого времени предки значительной части современных украинцев назывались в России «малороссами», а сами себя называли «руськими» или «русинами». Что касается запорожских казаков, то они никогда не отождествляли себя с малороссийским населением, более того – всячески стремились дистанцироваться от него. Безусловно, что в составе Запорожской Сечи, особенно на более поздних этапах ее существования, присутствовал сильный малороссийский компонент. Однако среди сечевиков встречались люди тюркского (крымско-татарского, ногайского, турецкого), польского, венгерского, литвинского (белорусского), греческого, армянского происхождения, причем их было очень много – но ведь никто не называет Запорожскую Сечь польским, татарским или греческим военно-политическим образованием. Между тем, образ жизни запорожских казаков в большей степени имел сходство с образом жизни кочевых тюрок, нежели с образом жизни малороссийского крестьянства. Даже в речевом общении запорожские казаки употребляли множество тюркских слов, начиная с таких основополагающих понятий как собственно «казак», «кош», «атаман», «есаул» и т.д.. Объясняется это не только близким соседством с Крымским ханством и ногайцами. Запорожцы в значительной степени были потомками христианизированных и воспринявших русский язык групп тюркского населения – тех же бродников. В свою очередь, эти группы тюркского населения формировались также не на пустом месте, а включали, ассимилировали дотюркское население Степи – тех же ираноязычных аланов. Длительное время этническая общность казаков именовалась черкасами. Н.И. Карамзин пишет: «вспомним Касогов, обитавших, по нашим летописям, между Каспийским и Чёрным морем; вспомним и страну Казахию, полагаемую Императором Константином Багрянородным в сих же местах; прибавим, что Оссетинцы и ныне именуют Черкесов Касахами: столько обстоятельств вместе заставляют думать, что Торки и Берендеи, назывались Черкасами, назывались и Козаками» (Карамзин Н.И. История государства Российского). Таким образом, казачество формировалось практически независимо от малороссийского населения, и выдавать запорожских казаков за предков современных украинцев – весьма спорный политический маневр.

Прием в Запорожскую Сечь осуществлялся в том случае, если кандидат соответствовал нескольким основным требованиям. Во-первых, пришедший должен был быть «вольным» по происхождению, то есть дворянином, казаком, поповским сыном, вольным крестьянином или даже «басурманином», но никак не холопом. Во-вторых, он должен был владеть «казацким языком», то есть диалектом русского языка, на котором говорили казаки. В-третьих, кандидат должен был быть православным по вероисповеданию, а если он исповедовал иную религию – то креститься в православие. Среди казаков было много крещеных католиков, мусульман и даже иудеев. Прибывая в Запорожскую Сечь, кандидат в казаки осваивал воинское искусство и обычаи запорожцев, и лишь лет через семь мог стать полноправным «товарищем» Запорожской Сечи. Кроме того, казакам воспрещалось жениться и поддерживать регулярные отношения с женщинами – это роднило их с европейскими военно-религиозными орденами. Естественно, что представители подобной структуры с определенным презрением относились к крестьянскому населению Малороссии, что, впрочем, было свойственно любым воинам и кочевникам, ставившим себя несоизмеримо выше крестьян – земледельцев и городских ремесленников и торговцев. Еще с большим неприятием запорожцы относились к католикам – полякам и к униатам – жителям принадлежащих Речи Посполитой галицких земель – тем самым «западенцам», которые сегодня, почему-то, считают себя потомками «запорожских казаков» (хотя где Львов и где Запорожская Сечь?). В то же время, и среди запорожцев было немало перекрестившихся в православие польских шляхтичей, которые, по каким-либо причинам, бежали из Речи Посполитой в Запорожскую Сечь. Некоторые из этих шляхтичей становились проводниками антироссийских настроений и оказывали влияние на часть казаков, распространяя среди них неприятие «Московии» и симпатию к Речи Посполитой. Вполне вероятно, что именно они внедряли в казацкое сознание и идеологию непринадлежности казаков к русскому миру. Так, среди казачьей верхушки распространилась концепция хазарского происхождения казаков – якобы казаки в действительности восходили к древним хазарам, которые приняли православие раньше Руси – прямо из Константинополя. Этим антироссийская часть казачьей верхушки стремилась подорвать религиозные связи государства российского и казачества, отсечь казаков от русского мира и придать историческое обоснование возможным конфликтам между казаками и русским государством.

В восприятии Запорожской Сечи, как справедливо отмечает исследователь украинского национализма Николай Ульянов, издревле утвердилось две основные противоречивые тенденции. Согласно первой тенденции, запорожское казачество было выражением подлинно народных чаяний, примером демократии и самоуправления. Любой угнетенный человек, согласно этой теории, мог бежать в Сечь, прибиться к казакам. Образ жизни казаков, основанный на повседневном самоуправлении, шел вразрез с порядками большинства государственных образований того времени – и европейских, и, тем более, азиатских. Вторая тенденция, напротив, утверждает аристократизм Запорожской Сечи. Ее приверженцы характеризовали запорожцев не иначе как «лыцарей», то есть – «рыцарей», аристократов. Именно эта точка зрения утвердилась среди части польской шляхты, которая еще в XVI веке стала романтизировать образ запорожского казака как идеального воина – аристократа, практически отрекшегося от мирской суетной жизни и посвятившего себя ратному делу. Казак как свободный рыцарь – этот образ импонировал многим польским шляхтичам, которые видели в нем воплощение собственной идеологии. Напомним, что среди польской шляхты позже распространилась концепция «сарматизма» - якобы польская шляхта происходит от сарматов – легендарных воинов евразийских степей. Как известно, шляхта также тяготела к самоуправлению, однако «внутренний демократизм» сочетался с жесточайшим угнетением подвластных шляхте малороссийских и белорусских крестьян. Демократия и самоуправление были для избранных, а остальных жителей Речи Посполитой «паны» и за людей не считали – так, «пся крев», то есть «собачья кровь». Однако другая часть польской шляхты относилась к запорожскому казачеству с плохо скрываемым или вообще не скрываемым презрением, поскольку видела в нем скорее разбойников, чем «лыцарей». Коронный гетман Ян Замойский говорил, что в запорожские казаки идут не ради службы отечеству, а ради добычи. Разбойничий промысел оставался основным источником средств к существованию для «ядра» Запорожской Сечи – тех самых вольных казаков, которые так и не пошли на службу к королю. Дети Степей, они не могли и не хотели променять свой вольный дух на необходимость систематической военной службы, сопровождающейся отказом от прежнего образа жизни и подчинением какой-никакой дисциплине. Тем не менее, перспективы получения регулярного жалованья от польской короны вдохновляли значительное количество казаков, которые видели в службе Речи Посполитой более безопасный и надежный источник средств к существованию, нежели «вольные хлеба» с постоянными набегами и последующими карательными экспедициями польских или турецких войск в Запорожскую Сечь.

В 1572 г. часть казаков поступила на службу к польскому королю, после чего получила наименование «реестровых» казаков и фактически превратилась в разновидность профессионального войска, в отличие от запорожских сечевиков, сохранявших традиции казачьей вольницы. Запорожская Сечь не признавалась Речью Посполитой, которая использовала в борьбе против нее реестровых казаков. Последние играли важнейшую роль в проведении карательных операций против Запорожской Сечи. В свою очередь, сечевики очень возмущались тому, что реестровые казаки называют себя запорожскими казаками – ведь перейдя на службу к королю, а затем к русскому царю, реестровые казаки переставали быть вольными и отрекались от традиций Сечи, превращались в обычную пограничную стражу, выполнявшую полицейские функции. Реестровые казаки с 1572 г. официально именовались «Войско Его Королевской Милости Запорожское» и выполняли задачи по пограничной охране и полицейской службе на южных границах польско-литовской державы, участвовали в военных походах против Крымского ханства. В то же время, реестровые казаки встречали и противодействие со стороны польской шляхты – даже несмотря на то, что в рядах Запорожского войска было немало шляхтичей, по каким-либо причинам подавшихся в казаки. Польская шляхта не хотела делиться привилегиями с «какими-то казаками» и это также становилось одной из причин в недовольстве казаков Речью Посполитой и ее политикой в Малороссии. В конечном итоге, в 1648 г. вспыхнуло грандиозное восстание против Речи Посполитой, ведущую роль в котором сыграло малороссийское крестьянство, а руководящую – казачество во главе с Богданом Хмельницким. Собственно говоря, переход запорожцев под юрисдикцию Российской империи, явилось непосредственным результатом восстания Богдана Хмельницкого. При этом самого Хмельницкого вряд ли можно охарактеризовать как пророссийского политика – его переход на сторону России был скорее вынужденным шагом, вызванным стремлением надавить на Речь Посполитую, продемонстрировать ей «самостийность» запорожского казачества.

Запорожцы и Россия: победы, измены, кары и прощения

В 1654 г. Войско Его Королевской Милости Запорожское перешло на службу русскому царю и было переименовано в Войско Его Царского Величества Запорожское. Таким образом, реестровые запорожские казаки добровольно избрали службу русскому государству. В подданство к русскому государству перешло и Войско Запорожское Низовое, то есть сечевики, остававшиеся автономной военной силой и привлекавшиеся к участию в военных походах против крымских татар. Однако неконтролируемая Запорожская Сечь причиняла много хлопот русскому государству. Во-первых, сечевики не гнушались грабительскими нападениями на территорию и Речи Посполитой, и Крымского ханства, что приводило к проблемам во взаимоотношениях российского государства с польским королем и турецким султаном. Во-вторых, гетманы, чувствовавшие растущие ограничения своей власти со стороны русских царей, испытывали недовольство и периодически переходили на польскую сторону. Наиболее известным примером перехода казаков на сторону противников России является измена гетмана Мазепы. Как и его идейные наследники через триста лет, Мазепа использовал методы манипуляции сознанием рядовых запорожцев и малороссов. В частности, он объявил, что Петр I хочет всех жителей Малороссии загнать «за Волгу» и обвинял российские власти в том, что они разоряют малороссийские земли хуже шведов и поляков. 28 марта 1709 г. кошевой атаман Гордиенко и гетман Мазепа заключили союзнический договор со Швецией, после чего Мазепа принес клятву верности королю Швеции Карлу XII. Казачья масса поддержала Мазепу, поскольку была недовольна политикой Петра I, поскольку он ввел штрафы для покрытия ущерба, доставляемого российской казне постоянными нападениями казаков на турецкие караваны. Казачья старшина была оскорблена возложением штрафа за «басурман» и предпочла поддержать Мазепу, перешедшего на службу к шведам. В результате, обострение отношений между Запорожской Сечью и Россией переросло в фазу вооруженного конфликта. Хотя какой конфликт мог быть между крупным государством, обладавшим сильной регулярной армией, и военно-политической организацией, являвшейся, по сути, пережитком Средневековья. Три полка русских регулярных войск под командованием полковника Яковлева осадили укрепления Сечи. Однако запорожцы оборонялись достаточно умело и даже смогли захватить некоторое количество пленных, которые были впоследствии жестоко убиты. Однако казачий полковник Игнат Галаган, который был знаком с системой обороны Сечи, помог русским войскам взять крепость штурмом. Она была сожжена, 156 запорожцев казнено.

По Сечи был нанесен сокрушительный удар, однако значительная часть сечевиков оставалась при оружии и после разгрома шведских войск под Полтавой переместилась на Херсонщину, где в районе впадения реки Каменки в Днепр была основана новая Сечь. Однако вскоре и новая Сечь была уничтожена войсковыми подразделениями под командованием подконтрольного России гетмана Скоропадского и генерала Бутурлина. Остатки запорожцев отступили на территорию, контролировавшуюся Османской Турцией, и попытались основать там новую Сечь, но сразу же столкнулись с противодействием со стороны местного тюркского населения. В результате, старшина подала просьбу Петру I дозволить казакам вернуться в пределы Российской империи. Без России запорожцы, как оказалось, существовать не могли. Однако Петр, как человек жесткий, запорожцам отказал и лишь в годы правления императрицы Анны Иоанновны, казакам удалось вернуть себе российское подданство. Но, несмотря на возвращение в российское подданство, было очевидно, что исторически Запорожская Сечь себя изжила. В России утвердилась абсолютистская монархия, в рамках которой не было места автономному квазигосударственному образованию, каким являлось запорожское гетманство. Недовольство центральной власти поведением запорожцев усилилось в годы правления Екатерины II. Прежде всего, в 1764 г. Екатерина издала указ об упразднении гетманства в Малороссии и назначила генерал-губернатором Малороссии графа П.А. Румянцева – Задунайского. Примечательно, что малороссийское население восприняло происходящие изменения в политико-административном устройстве региона скорее положительно, поскольку устало от притеснений и поборов со стороны гетмана и старшины.

Казачество оставалось потенциально опасной для социального порядка частью населения Российской империи, поскольку традиции вольницы создавали почву для распространения антиправительственных настроений в случае малейшего наступления на права «вольных казаков». Когда вспыхнуло восстание Емельяна Пугачева, царское правительство усомнилось в лояльности и запорожских казаков. Хотя запорожцы Пугачева не поддержали и на его стороне в массе своей не выступили, Екатерина II считала, что в случае повторения подобных восстаний вооруженная и взрывоопасная масса казаков может выступить против центральной власти. Тем более, что рядовые казаки были недовольны политикой укрепления центральной власти в Малороссии, а некоторые из них, несмотря на отказ большинства запорожцев от поддержки Пугачева, все же принимали участие в восстании. Для императрицы, боявшейся повторения восстания казаков, только уже в Малороссии, это оказалось достаточно. Она относилась с подозрением ко всем казачьим войскам, но Запорожская Сечь вызывала у царицы наибольшие опасения. Кроме того, Запорожская Сечь в рассматриваемое время практически потеряла свое «прикладное» военно-политическое значение. Границы Российской империи сдвигались на юг и юго-запад, потребность в казаках на территории Малороссии отпадала. В отсутствии постоянной ратной службы казаки становились вредным и опасным сословием, поскольку не расходовали свой «пассионарный» потенциал. Между тем, потребность в боеспособных контингентах, несущих пограничную службу, появлялась на новых рубежах Российской империи, в том числе и на Кавказе, а сил донского казачества для защиты кавказских границ Российской империи было явно недостаточно. Еще один фактор, способствовавший принятию решения о роспуске Запорожской Сечи, был связан с ее реакционной ролью для социально-экономического развития Малороссии и Новороссии. Средневековое по своей сути военно-политическое образование запорожских казаков создавало препятствия для роста экономики, поскольку казаки терроризировали колонистов – сербов, болгар, валахов, греков, которыми императрица стремилась населить малонаселенные земли Новороссии. С большим трудом русским властям удавалось привлекать колонистов из числа представителей восточноевропейских православных народов, поскольку далеко не каждый был готов ехать в «Дикое поле», нехорошая слава о котором сохранялась в Европе со времен Средневековья. И действия казаков, которые грабили колонистов и поджигали их усадьбы, стремясь выжить с «исконно казачьей земли», прямо мешали царской политике по заселению новороссийских земель.

Операция генерала Текели

После того, как в 1774 г. был заключен Кучук-Кайнарджийский мирный договор, и Россия получила выход к Черному морю, военно-политическая потребность в существовании Запорожской Сечи окончательно потеряла смысл. Естественно, что императрица и ее окружение задумались о необходимости роспуска Запорожской Сечи – отнюдь не из-за мифического стремления «уничтожить основы украинского самоуправления», как сегодня пытаются подать события 240-летней давности украинские историки, а по причине отсутствия военно-политической целесообразности дальнейшего существования вооруженного автономного образования на территории Российской империи. С другой стороны, Запорожская Сечь, в условиях общеевропейской тенденции к укреплению института государства, не смогла бы существовать как независимое или автономное образование. Не подчинила бы Запорожскую Сечь Российская империя – казаки и их земли оказались бы под властью Османской империи. Да и экономическому развитию малороссийских земель не способствовало сохранение архаичной структуры, представители которой не гнушались и разбойничьими действиями по отношению к торговым караванам.

Подготовка к роспуску Запорожской Сечи началась еще до публикации манифеста «Об уничтожении Запорожской Сечи и о причислении оной к Новороссийской губернии». 5 июня 1775 г. генерал-поручик Петр Текели получил приказ, вместе с соединениями генерал-майора Федора Чобры, выдвинуться к Запорожью. Всего под командованием Текели сосредоточилось 50 конных полков гусар, валахов, венгров и донских казаков, а также 10 тыс. пехотинцев. Поскольку запорожские казаки праздновали зеленые святки, войскам Текели удалось без единого выстрела занять укрепления запорожцев. Генерал-поручик Текели дал кошевому атаману Петру Калнышевскому два часа на принятие решения, после чего последний собрал старшину казачества. На собрании было решено сдать Запорожскую Сечь, поскольку сопротивление против 50 полков регулярной армии было практически бессмысленным. Однако Калнышевскому пришлось долго уговаривать рядовых казаков не вступать в столкновение с русской армией. В конечном итоге, казаки покинули Сечь, после чего артиллерия корпуса Текели уничтожила пустую казачью крепость. Так закончилось существование Запорожской Сечи. Генерал-поручик Текели за проведение победоносной операции был награжден высокой государственной наградой – орденом Св. Александра Невского. Большая часть казаков после роспуска Сечи осталась на территории Малороссии. Петр Калнышевский, Павел Головатый и Иван Глоба были арестованы и сосланы в различные монастыри за измену царскому правительству. При этом Калнышевский, оказавшийся на Соловках, прожил там до 112 лет. Часть категорических противников российского подданства перебралась на территорию, подконтрольную Османской империи, где разместилась в дельте р. Дунай и получила разрешение от турецкого султана на создание Задунайской Сечи. В ответ на благосклонность Порты казаки обязались предоставлять пятитысячное войско для выполнения приказов султана, после чего участвовали в карательных операциях против периодически восстающих греков, болгар и сербов. Таким образом, «свободолюбивые» и всячески стремившиеся подчеркнуть свое православное вероисповедание сечевики превратились в карателей султана и подавляли собственных единоверцев – балканских христиан. Примечательно, что спустя столетие после роспуска Сечи полк из задунайских казаков, общей численностью в 1400 офицеров и казаков, принимал участие в Крымской войне, хотя и не вступал в прямые столкновения с русскими войсками.

Переселение на Кубань и служба России

Вместе с тем, никакой речи об уничтожении запорожского казачества и даже об его «рассеивании» по бескрайним землям Российской империи, речь не шла. Лояльная Российской империи часть запорожского казачества, общей численностью в 12 тыс. человек, после роспуска Сечи получила возможность поступать на русскую военную службу – в драгунские и гусарские полки российской армии. При этом старшине предоставлялось дворянство – то есть, ни о какой реальной дискриминации запорожцев в Российской империи речь не шла. Конечно, в частях регулярной армии привыкшим к вольнице казакам приходилось не сладко, поэтому они уходили со службы. В 1787 г. старшины казаков подали прошение императрице Екатерине, в котором изъявляли желание продолжать службу и защищать южные рубежи Российской империи от угроз со стороны Османской Турции. По поручению императрицы созданием нового войска занялся прославленный полководец Александр Суворов, который 27 февраля 1788 г. принял присягу «Войска верных запорожцев». Старшинам войска были вручены знамена и флаги, конфискованные во время роспуска Сечи. В 1790 г., спустя два года после создания, Войско верных запорожцев было переименовано в Черноморское казачье войско. После окончания очередной русско-турецкой войны 1787-1792 гг., Черноморскому казачьему войску в знак признательности за доблесть, проявленную в боях против турок, было выделено для размещения левобережье Кубани. В том же 1792 г. началось заселение кубанских земель бывшими запорожскими казаками. Всего на Кубань переселилось более 26 тысяч человек. Было заложено 40 куренных селений, 38 из которых получили старые, запорожские названия. Фактически, Запорожская Сечь, только уже подконтрольная державе российской, была воспроизведена на кубанской земле – под именем Черноморского и Азовского, а затем - Кубанского казачьего войска.

На новом месте жительства казаки могли продолжить привычную службу в качестве стражей российской границы, только основными противниками здесь становились ногайцы и кавказские горцы. Таким образом, мы видим, что за свою службу государю большая часть бывших запорожцев была награждена кубанской землей, куда более благодатной, чем земли Малороссии. Кроме того, казаки получили возможность и дальше существовать в качестве автономного Черноморского казачьего войска, сохраняя свои обычаи и образ жизни. Где здесь «геноцид» и «дискриминация», о которых пишут современные украинские авторы националистического толка? Более того, репрессиям не подверглась и та часть «перебежчиков» - задунайских казаков, которая в 1828 г., пресытившись жизнью под властью турецких султанов, попросилась обратно в российское подданство. На поданное прошение кошевого атамана Йосипа Гладкого император Николай I ответил утвердительно и разрешил задунайским казакам вернуться в российское подданство, после чего из них было сформировано Азовское казачье войско, просуществовавшее до 1860 г. и игравшее важную роль в береговой охране Кавказа. После 1860 г. Азовское войско все же было расформировано, а его казаки переселены на Кубань и включены в состав Кубанского казачьего войска, сформированного на основе Черноморского казачьего войска, Кубанского и Хоперского полков Кавказского линейного войска. Дальнейшая история Кубанского казачества – это история героической службы России. Кубанские казаки участвовали в большинстве войн и конфликтов Российской империи, а затем и Советского Союза. Герои – кубанцы принимали участие в Параде Победы на Красной площади в 1945 году. Рассказывать о подвигах кубанских казаков в русско-турецких войнах, Первой мировой войне, Великой Отечественной войне, о героическом пути наших современников, прошедших Афганистан и Чечню, другие «горячие точки» на территории ближнего и дальнего зарубежья, можно бесконечно. Несмотря на то, что на Кубани до сих пор сохраняются малороссийские традиции и даже язык, центробежные и русофобские тенденции так и не получили распространения среди потомков запорожских казаков. В годы Великой Отечественной войны предатели из числа казачьей верхушки, эмигрировавшей после поражения белых в Гражданской войне в Европу, тщетно пытались поднять казачество против советской власти. Действительно, казаки много претерпели в годы Гражданской войны и позже – в 1920-е - 1930-е гг., когда советское руководство проводило политику расказачивания. Однако даже ужасы расказачивания не заставили большую часть казаков предать Россию – если на стороне вермахта сражалось два корпуса, укомплектованных казаками, то в рядах Советской Армии сражалось 17 казачьих корпусов, и это не считая казаков, служивших во всех родах войск и на флоте. Попытки украинских националистов распространить свою пропаганду на территорию Кубани, где в станицах до сих пор говорят фактически на малороссийском наречии, не увенчались успехом ни в годы Гражданской войны, ни во время немецко-фашистской оккупации, ни в постсоветский период отечественной истории. Зато на самой Украине появилось множество казачьих организаций, непонятно откуда взявшихся «гетманов» и «атаманов», возводящих свои родословные к запорожским сечевикам и размышляющих о кардинальных отличиях запорожцев от русских, об уникальной традиции самоуправления и «имперском геноциде» России, якобы уничтожившей демократическую и свободолюбивую общность запорожцев.

Запорожская Сечь и украинский национализм

Майдан в Киеве. Это современные "запорожские казаки"

Конфликты между Россией и отдельными гетманами Запорожской Сечи тенденциозными украинскими исследователями были выданы за примеры «русско-украинских войн», в которых «азиатской Московии» противостояла самоуправляемая, демократичная Сечь. На самом деле, и суверенитет Сечи был весьма условен – запорожские казаки метались между Речью Посполитой и Османской империей, Россией и Швецией, опять между Россией и Османской империей, выискивая более выгодных покровителей. Да, воинских качеств и доблести запорожцам было не занимать, но с другой стороны – достаточно ли этого для строительства действительно суверенного и процветающего государства? Как показала практика – нет. Запорожская Сечь оставалась архаичной военной демократией, не способной организовать полноценную экономику и консервировавшей на малороссийских землях отсталость. Более того – запорожские казаки своими грабительскими походами сами препятствовали экономическому развитию региона и, как любая подобная общность, были обречены. Российская империя поступила с ними максимально гуманно, поскольку если бы история повернулась по-другому, и земли запорожцев оказались бы в составе той же Османской Турции или даже Швеции, вполне вероятно, что о запорожских казаках остались бы только воспоминания. Султан или король могли бы просто физически уничтожить вольнолюбивых запорожцев, а уж кем заселить благодатные земли Малороссии – нашли бы. Здравомыслящая часть запорожского казачества прекрасно понимала это и видела свое будущее исключительно вместе с Россией. Общность языка и православной веры способствовала осознанию единства с русским миром, пусть несмотря и на очевидные различия в образе жизни, повседневном быте и культуре великороссов и запорожцев.

Однако, уже в ХХ веке, украинский национализм, взращиваемый австро-венгерскими и германскими политическими кругами, а затем – Великобританией и США, взял на вооружение миф о запорожском казачестве. С другой стороны, культивированию этого мифа способствовала национальная политика советского государства. Фактически именно в СССР были созданы окончательные границы размежевания великороссов и малороссов – посредством проводимой политики «украинизации», заключавшейся не только в создании Украины как политического образования, в том числе включившего в себя земли, никогда не принадлежавшие к числу малороссийских, но и в утверждении всевозможных мифов, искажавших подлинную историю малороссийских земель и их населения.

Как отметил в свое время Н.Ульянов, «когда-то считалось само собой разумеющимся, что национальная сущность народа лучше всего выражается той партией, что стоит во главе националистического движения. Ныне украинское самостийничество дает образец величайшей ненависти ко всем наиболее чтимым и наиболее древним традициям и культурным ценностям малороссийского народа: оно подвергло гонению церковнославянский язык, утвердившийся на Руси со времен принятия христианства, и еще более жестокое гонение воздвигнуто на общерусский литературный язык, лежавший в течение тысячи лет в основе письменности всех частей Киевского Государства, во время и после его существования. Самостийники меняют культурно-историческую терминологию, меняют традиционные оценки героев событий прошлого. Все это означает не понимание и не утверждение, а искоренение национальной души» (Ульянов Н. Происхождение украинского национализма. Мадрид, 1966). Эти слова вполне применимы и к политическим спекуляциям вокруг истории Запорожской Сечи. Украинские националисты постарались забыть все, что связывало запорожское казачество с Россией. Сам путь запорожских казаков в украинской националистической литературе удивительным образом завершается после Манифеста Екатерины о роспуске Запорожской Сечи. Два с половиной столетия последующего существования прямых потомков запорожских казаков – их кровных родственников, внуков и правнуков, в составе российского государства, игнорируется полностью.

Герои Кубани - настоящие казаки, Защитники Родины

Между тем, кубанское казачество совершило на службе России куда больше подвигов, чем предки – запорожцы. Нельзя без трепета смотреть на стройные ряды кубанских казаков в черкесках – тех самых воинов, что завоевывали для России черноморское побережье Кавказа, блюли порядок на южных рубежах Российской империи, героически сражались во всех войнах, которые вела страна в XIX – XX вв. Кубанское казачество сыграло важную роль в обеспечении общественного порядка при воссоединении Крыма с Россией в 2014 г. Не остались кубанцы в стороне и от событий в Новороссии. Противостояние русского мира и его злейших врагов, развернувшееся на землях Новороссии, окончательно подтвердило верность России подлинных казаков Дона и Кубани.

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

История Украины. Научно-популярные очерки Коллектив авторов

Запорожское казачество после ликвидации Сечи

Запорожское казачество после ликвидации Сечи

На момент ликвидации российскими войсками Запорожской Сечи на землях Вольностей Войска Запорожского проживало от 150 до 200 тысяч запорожских казаков, свободных крестьян, наемных работников и ремесленников. Согласно воле императрицы, рядовым запорожцам разрешалось оставаться на прежних местах проживания в статусе вольных посполитых.

Значительная часть казаков воспользовалась этим правом, а часть - покинула родные места и перешла на земли, подвластные крымскому хану и турецкому султану. В первые годы изгнания запорожцы селились в Очаковской округе, на Березани, возле Хаджибея и Валты, в гирле Днестра и Дуная, в Буджаке. В августе 1778 г. султанское правительство урегулировало юридический статус запорожцев, находящихся на подвластных Порте землях, разрешив им заложить новую Сечь. Хотя последующее дипломатическое давление правительства Екатерины II несколько отсрочило становление Сечи, все же с середины 80-х гг. XVIII в. на правом берегу Георгиевского гирла Дуная, возле поселка Верхний Дунавец, существовала организация, генетически близкая с Запорожскими Сечами. Административно к Задунайской Сечи относились 3 слободы, где жили женатые запорожцы, а также неказацкое население, признававшее администрирование запорожской старшины (всего 15–20 тыс. человек). Просуществовала Сечь в гирле Дуная до 1828 г.

Примерно в то же самое время, когда на Дунае под протекторатом султана запорожцы основали новую Сечь, князь Г. Потемкин-Таврический инициировал создание из числа бывших запорожцев, подданных российской короны, так называемое Бужское казацкое войско. Местом его дислокации была определена территория в междуречье Буга и Днестра.

Боевое крещение Бужское войско получило в ходе очередной русско-турецкой войны, вспыхнувшей в 1791 г. Учитывая то обстоятельство, что другая часть запорожцев воевала на стороне турецкого султана, Бужское войско было переименовано в Войско верных черноморских казаков. Номинальное верховное командование Войском и церемониальный титул «великого гетмана» взял на себя князь Г. Потемкин-Таврический.

После смерти в 1791 г. «великого гетмана», когда перспективы сохранения за бывшими запорожцами их особенного социального статуса в Украине стали весьма неопределенными, черноморской старшине, возглавляемой полковником Антоном Головатым, удалось добиться разрешения официального Петербурга переселиться на только что отвоеванные в Османской империи земли Кубани.

Учитывая незащищенность новоприсоединенных территорий, центральная власть позволила бывшим запорожцам сохранить некоторые черты их прежней социальной организации. В частности, на первых порах черноморцы получили право выбирать вольными голосами старшину, вплоть до войскового атамана. Станицы, в которых они жили, как правило, повторяли названия бывших запорожских куреней - Брюховецкая, Переяславская, Каневская, Новокорсунская, Ирклиевская, Батуринекая, Незаймановская и т. п.

Позже к казакам Головатого присоединились как бывшие запорожцы, жившие в Поднепровье, так и часть тех казаков, которые перед тем пребывали за Дунаем, а в русско-турецких войнах воевали на стороне Османской империи.

Слухи о плодородных кубанских землях и относительных вольностях для их обитателей способствовали привлечению на Кубань и переселенцев неказаков из Украины. Последние поручали возможность организации собственного хозяйствования, однако пути интегрирования в казацкое сословие для них были перекрыты.