Человечества с какого-то момента станет однообразной, замедлится или закончится (то есть будет достигнут некоторый идеал или конечная точка бытия). Завершение истории связано с идеей цели, по достижении которой исчезают противоречия, которые подталкивали прежнюю историю, а описание нового, неспешного и прямого развития трудно назвать историей в привычном смысле слова.

История конца истории

Идея о конце истории возникла как отрицание античных понятий о цикличности истории:

• в христианстве конец истории связан с реализацией идеала абсолютного блаженства, которому предшествует уничтожение всего материального мира и построение мира на новых основаниях. Августин учит, что до окончания истории добро (Иерусалим) и зло (Вавилон) будут идти нераздельно; затем придёт всепожирающий огонь и наступит новая жизнь, в которой зла не будет. Деталей этой новой жизни христианство не приводит;
• в утопических теориях XVIII века идеальное общество характеризовалось искоренением интеллектуального и социального неравенства (у Кондорсе) и удовлетворением всех человеческих желаний (у Юма);
• в марксизме под окончанием «предыстории» понималось построение бесклассового и безгосударственного коммунистического общества на земле, в котором не будет классовой борьбы , которую марксисты считают двигателем истории. По Марксу , «буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества». Идею истории как процесса с началом и концом Маркс заимствовал у Гегеля , который думал, что история подходит к концу в 1806 году. Подобно христианам, Маркс не привёл деталей истории человеческого общества, которая начнётся после «предыстории»;
• в нацизме конец истории видели в создании арийского государства, которое на своей обширной территории имело бы все необходимые ресурсы для спокойного длительного существования («тысячелетний рейх »);
• в конце XX века в связи с распадом СССР идея конца истории стала ассоциироваться с тезисом об окончательной победе западной либеральной цивилизации в современном мире. Этот подход был детализирован в появившейся в 1989 году статье Ф. Фукуямы , и последовавшей за статьёй в 1992 году книги «Конец истории и последний человек ».

Цель развития и коллективизм

Конец истории предполагает признание гипотезы направленного прогресса человечества и наличия цели его развития. Так, Августин утверждает, что «земной град не будет вечным, и прежде всего потому, что его назначением является не более чем исполнение числа праведников, предназначенных к спасению», а Фома Аквинский говорит о кульминации цивилизационного развития в создании новой формы государства, где люди будут работать на процветание общества в целом и потому неравенства не будет.

Автор статьи о конце истории [кто? ] в Философском словаре увязывает идею конца истории с коллективизмом; по его мнению наличие глобальной цели неизбежно в том случае, когда требуется мобилизация всех сил общества на реализацию коллективных ценностей. Тот же автор отмечает, что в индивидуалистическом обществе нет единой цели и потому отсутствуют предпосылки для объявления «конца истории» (как пример приводится древнегреческое общество, которое отрицало в истории наличие какой-либо цели) и утверждает, что идеология «капиталистического общества» не включает понятия о коренном изменении хода истории. Тем не менее, поскольку в XXI веке «на историческом горизонте не видно никакой жизнеспособной коллективистической идеи», «история на определенный период перестает быть ареной противостояния индивидуалистических и коллективистических обществ».

Критика

По мнению критиков, концепция конца истории требует принятия гипотезы о линейной эволюции социального прогресса, которая опровергается ходом истории. Так, Д. Белл говорит о «гегельянско-марксистском представлении о линейном развитии единого мирового Разума по направлению к телосу объединенной социальной формы, что [является] неправильным толкованием природы общества и истории».

Напишите отзыв о статье "Конец истории"

Литература

• . // Философия: Энциклопедический словарь. - М.: Гардарики. Под редакцией А. А. Ивина. 2004.
• В. Л. Иноземцев. . // Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001.
• . // Владимир Соловьев и культура Серебряного века: К 150-летию Вл. Соловьева и 110-летию А.Ф. Лосева. - М.: Наука, 2005, с. 397-401.

См. также

Отрывок, характеризующий Конец истории

В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.

КОНЕЦ ИСТОРИИ

КОНЕЦ ИСТОРИИ

Выражающий идею, что начиная с какого-то ключевого момента времени человеческая радикально изменит свое течение или придет к завершению. Данная только немногим моложе самой науки истории, в рамках которой она периодически оживляется и обретает новый, соответствующий своему времени .
В христианском мировоззрении царство небесное вводилось в историю как ее предел. Оно мыслилось как абсолютного блаженства, достижение идеального состояния, требующее в качестве своего уничтожение всего сущего и воссоздание его на новых основаниях. История оборвется, будет сожжен всепожирающим огнем, окончится - только тогда наступит совершенно иная жизнь, в которой уже не будет зла. До окончания же мировой истории, как сказано у Августина, Вавилон злых и Иерусалим добрых будут шествовать вместе и нераздельно.
В марксизме о завершении истории также связывалась с возникновением идеального общества, но уже не на небесах, а на земле. Движущей силой истории провозглашалась классов, остальные революции считались локомотивами истории. В коммунистическом обществе не будет борьбы классов и исчезнет почва для социальных революций, в силу чего с построением такого общества история в старом смысле прекратится и начнется собственно человеческая история. «...Буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества» (К. Маркс). О том, в чем именно будет состоять «собственно история», говорит так же мало, как и о жизни в царстве небесном. Но ясно, что историческое изменит свой ход и мерой его станут тысячелетия или даже , как в царстве небесном. Идея истории как диалектического прогресса с началом и неизбежным концом была позаимствована Марксом у Г.В.Ф. Гегеля, еще в 1806 провозгласившего, что история подходит к концу.
Как в христианском понимании, так и у Гегеля и Маркса завершение истории связывалось с идеей ее цели. Достигая этой цели, история переходит в др. русло, исчезают противоречия, двигавшие старую историю, и неспешный, не связанный с крутыми поворотами и революциями ход событий если и является историей, то уже в совершенно новом смысле.
Национал-социализм видел завершение истории (или «предыстории») в достижении главной своей цели - создании и утверждении на достаточно обширной территории расово чистого, арийского гос-ва, имеющего все необходимое для своего безоблачного существования на протяжении неопределенно долгого времени («тысячелетний рейх»).
Истолкование идеи «К.и.» как перехода от предыстории к собственно истории можно назвать абсолютным К.и. Представление об абсолютном К.и. является необходимым элементом идеологии всякого коллективистического общества, ориентированного на коллективные ценности и ставящего перед собой глобальную , требующую мобилизации всех его сил. Индивидуалистическое (открытое) не имеет никакой единой, всеподавляющей цели, с достижением которой можно было бы сказать, что предыстория завершилась и начинается собственно история. Понятие «К.и.» отсутствовало, в частности, в др.-греч. мышлении, с т.зр. которого история не имеет никакой находящейся в конце ее или вне ее цели. Идеология капиталистического общества также не содержит представления о будущем радикальном изменении хода истории и переходе ее в совершенно русло.
Идея «К.и.» является одним из аспектов триединства проблемы, центральной для мышления коллективистических обществ, - проблемы перехода от существующего несовершенного общества к будущему совершенному обществу, к «раю на небесах» или «раю на земле».
История 20 в. была прежде всего историей противостояния индивидуалистических обществ, называемых либеральными и демократическими, и коллективистических обществ, имевших две основные формы - коммунистическую и национал-социалистическую. Это противостояние привело вначале к «горячей» войне национал-социализма с индивидуалистическими обществами, объединившимися на короткий срок с коммунизмом. Военное поражение национал-социализма явилось одновременно и поражением национал-социалистической идеи. Затем развернулась уже «холодная» между индивидуалистическими обществами и коммунизмом, ядром которого являлся Советский Союз. К . 1980-х гг. поражение коммунизма стало очевидным.
Если история понимается как постоянные, не приводящие ни к каким окончательным итогам колебания обществ и их групп между двумя возможными полюсами - индивидуалистическим и коллективистическим обществом, - то о «К.и.» можно говорить только в относительном смысле. История как противостояние индивидуалистических и коллективистических обществ на какой-то исторически обозримый срок придет к своему завершению, если (коллективизм) одержит победу над коллективизмом (индивидуализмом) и существенным образом вытеснит его с исторической арены.
В на историческом горизонте не видно никакой жизнеспособной коллективистической идеи. Традиционный марксизм-ленинизм умирает как , способная мобилизовать массы. Возможности религии и национализма в качестве основы для создания новых, достаточно мощных коллективистических обществ, оказывающих влияние на ход мировой истории, весьма ограничены. Что не менее важно, отсутствуют глубинные массовые энтузиастические движения, способные в обозримом будущем востребовать ту или иную форму коллективистической идеологии. Все это говорит о том, что история на определенный период перестает быть ареной противостояния индивидуалистических и коллективистических обществ. Это не означает, что не вернется со временем на историческую сцену в какой-то новой своей форме, напр. в форме общества с коллективной собственностью на основные (и только основные) средства производства и рыночной экономикой. Предсказания, касающиеся коллективизма, всегда в известном смысле ненадежны. Его идейные предпосылки вызревают медленно, но его появление и в качестве массового движения всегда занимало считанные годы (см. ИНДИВИДУАЛИСТИЧЕСКОЕ ), (см. ЭПОХА).

Философия: Энциклопедический словарь. - М.: Гардарики . Под редакцией А.А. Ивина . 2004 .

КОНЕЦ ИСТОРИИ

КОНЕЦ ИСТОРИИ - , применяющееся в философии для обозначения социальной трансформации, в ходе которой происходит отказ от ряда доминировавших в данном обществе принципов. Первоначальные представления об этом понятии могут быть найдены в теологических трудах ранних христианских идеологов. Противопоставив античным идеям цикличности гипотезу направленного прогресса, они тем самым задали цель развития человечества и соответственно предел его эволюции. Как известно, еще св. Августин считал, что “земной град не будет вечным, и прежде всего потому, что его назначением является не более чем исполнение числа праведников, предназначенных к спасению” {St. Augustinus. De civitate Dei, XV, 4); позже св. ФомаАквинский указывал, что завершенным состоянием цивилизации станет особая государства, в котором усилия людей будут направлены на процветание всего общества в целом и на преодоление неравенства (St. Thomas Aquinas. De regimine principum,!,!).

Концепция ограниченности прогресса, являющаяся идеологическим основанием идеи конца истории, наполнилась иным содержанием, оставаясь на протяжении 16-19 вв. инструментом обоснования возможности или даже желательности сохранения существовавшей (прежде всего политической) системы. И как бы ни отличались доктрины Н. Макиавелли и Т. 1Ьббса от гегелевской философии истории, как в первом, так и во втором случае конец истории отождествлялся с современным их авторам политическим устройством. В трактовке Гегеля конец истории означал на политическом уровне тождественность государства и общества.

В 17 в. возник целый исторических теорий, авторы которых рисовали будущее общество как строй, где будет “навсегда искоренено интеллектуальное и социальное неравенство” (Кондорсе), понятие собственности окажется упраздненным в силу того, чтобудут удовлетворены все человеческие желания (Юм). В 19 в. вершиной данного понимания конца истории стала марксистская коммунистической общественной формации как идеальной социальной формы, которая преодолевает “царство необходимости”.

В современной социологии концепция конца истории проявляется в двух направлениях: в более общем плане, как идея “постисторизма”, и как собственно конца истории. Первое берет свое начало в концепции известного французского , философа и экономиста А. О. Курно. Согласно Курно, конец истории представляет собой некий ограниченный отрезок пути цивилизации, простирающийся между двумя относительно стабильными состояниями - периодом примитивных общинных форм и эпохой гуманистической цивилизации будущего, в которой социальной эволюции будет поставлен под человека и утратит свой стихийный , станет собственно историей.

историей и кризисом западной цивилизации. В 20-30-е гг. Германия оставалась центром исследований данной проблематики, причем идея постистории все чаще связывалась с национальным контекстом.

В 60-е гг. понятие “постистория” стало инструментом осмысления новой социальной реальности. Немецкие социологи П. Брюкнер и Э. Нольте связывали эту идею с выходом за пределы традиционных категорий, в которых описывалось западное общество. Французские исследователи (Б. же Жувенель и Ж. ) обращались к постистории с точки зрения новой роли личности и утраты прежней инкорпорированности в социальные процессы человека. Немецкий социолог X. де Ман обращал на то, что с переходом от традиционных потребностей к новым индивидуалистическим и порой непредсказуемым стремлениям разрушается привычная концепция причинности социального прогресса, что также выводит таковой за пределы истории (Man H. de. Vermassung und Kulturverfall. 1953, S. 125). Тем самым идея постистории оказывалась ближе к концепции постмодерна, постистория заменялась рассмотрением некоего нового, “сверхисторического” времени.

В 80-е гг. о том, что “преодоление истории представляет собой не более чем преодоление историцизма” (см.: Vattimo G. The End of Modernity, 1991, p. 5-6), стало распространенным; затем внимание начало акцентироваться не столько на конце истории, сколько на конце социального начала в истории (Бодрийар), после чего пришло того, чтовернее говорить не о пределе социального развития, а лишь о переосмыслении ряда прежних категорий (Б. Смарт). Второе направление в понимании конца истории связано с концепциями индустриального общества или эпохи модерна. При этом идея конца истории использовалась для пересмотра перспектив, открывающихся перед развитыми индустриальными обществами. Сторонники такого подхода отмечают роли и места западной цивилизации в современном мире. Дискуссия о конце истории в этом аспекте активизировалась после выхода в свет сначала статьи (1989), а затем и книги (1992) американского политолога Ф. Фукуямы, озаглавленных “Конец истории”.

Идея конца истории подвергалась критике за одномерную трактовку социального прогресса, реализующего единый , которую опровергает ход истории. Напр., Д. Белл отметил, что “в словосочетании “конец истории” беспорядочно перемешаны различные понятия; ему не хватает ясности”, что эта идея основывается на “гегельянско-марксистском представлении о линейном развитии единого мирового Разума по направлению к телосу объединенной социальной формы, что [является] неправильным толкованием природы общества и истории” (Белл Д. Грядущее , М., 1998, с. LIX).

Лит.: Белл Д. Грядущее . М., 1998; Гоббс Т. Левиафан. М., 1898; Кондорсе Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М., 1936; Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993; Шпечглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории, т. 1-2. М., 1998; Юм Д. Трактат о человеческой природе. - В кн.: Он же. Соч., т. 1. М., 1965; Baudriltard J., L"An 2000 ne passera pas. - “Traverses”, 1985, N 33/34; Idem. In thé Shadow of the Silent Majorities or. The End of the Social and Other Essays. N. Y., 1983; Cournot A.A. Traitü de l"enchainement des idnes fondamentales dans les sciences et dans l"histoire. - Idem. Oeuvres complûtes, t. 3. P., 1982; GehlenA. Studien zurAntropologie und Soziologie. В., 1963; GehlenA. Moral und Hypermoral. Fr./M., 1970; Fukuyama F. The EndofHistory. -“National Interest”, 1989, N 4; /(fern. The EndofHistory and the Last Man. N. Y., 1992; Idem. The End of Order. L., 1995; Jouvenel B. de. On Power: it"s Nature and the History of it"s Growth. N. Y, 1949; Jwger E. Ander Zeitmauer. Stuttg., 1959; Heller A., Feher F. The Postmodern Political Condition. Cambr, 1988; LefebvreH. La fin de l"histoire. P., 1970; Man H. de. Vermassung und Kulturverfall. Мьпсп., 1953; /Vote E. Wts ist bbrgerlich? Stuttg., 1979; Seidenberg R. Pösthistoric Man: An Inquiry. Chapel Hill (NC), 1959; Seidenberg R. Anatomy ofthe Future. Chapel Hill (NC), 1961; Smart В. POstmodernity. L.-N. Y., 1996; VattimoG. The End f Modernity. Oxf„ 1991.

В. Л. Иноземцев

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .

Смотреть что такое "КОНЕЦ ИСТОРИИ" в других словарях:

С английского: The End of History. Название статьи, опубликованной (лето, 1989) американским политологом японского происхождения Фрэнсисом Фукуямой (Francis Fucujama, p. 1952) в журнале «The National Interest» (США). Он писал о том, что… … Словарь крылатых слов и выражений

«Конец истории» - Концепция американского политолога Френсиса Фукуямы содержит идею «полной и окончательной» победы либеральной демократии западного образца в качестве окончательной, наиболее разумной формы государства после крушения биполярного миропорядка.… … Геоэкономический словарь-справочник

Наблюдая, как разворачиваются события в последнее десятилетие или около того, трудно избавиться от ощущения, что во всемирной истории происходит нечто фундаментальное.

Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив.

То, чему мы, вероятно, свидетели, - не просто конец «холодной войны» или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления.

Представление о конце истории нельзя признать оригинальным. Наиболее известный его пропагандист - это Карл Маркс, полагавший, что историческое развитие, определяемое взаимодействием материальных сил, имеет целенаправленный характер и закончится, лишь достигнув коммунистической утопии, которая и разрешит все противоречия. Впрочем, эта концепция истории - как диалектического процесса с началом, серединой и концом - была позаимствована Марксом у его великого немецкого предшественника, Георга Вильгельма Фридриха Гегеля.

Макс Вебер начинает свою знаменитую книгу «Протестантская этика и дух капитализма» указанием на различия в экономической деятельности протестантов и католиков. Эти различия подытожены в пословице: «Протестанты славно вкушают, католики мирно почивают». Центральная тема работы Вебера - доказать вопреки Марксу, что материальный способ производства - не «базис», а, наоборот, «надстройка», имеющая корни в религии и культуре. И если мы хотим понять, что такое современный капитализм и мотив прибыли, следует, по Веберу, изучать имеющиеся в сфере сознания предпосылки того и другого.

Действительно ли мы подошли к концу истории? Другими словами, существуют ли еще какие-то фундаментальные «противоречия», разрешить которые совре менный либерализм бессилен, но которые разрешались бы в рамках некоего альтернативного политико-экономического устройства? Поскольку мы исходим из идеалистических посылок, то должны искать ответ в сфере идеологии и сознания. В уходящем столетии либерализму были брошены два главных вызова - фашизм и коммунизм.

Согласно первому, политическая слабость Запада, его материализм, моральное разложение, утеря единства суть фундаментальные противоречия либеральных обществ; разрешить их могли бы, с его точки зрения, только сильное государство и «новый человек», опирающиеся на идею национальной исключительности. Как жизнеспособная идеология, фашизм был сокрушен Второй мировой войной. Это, конечно, было весьма материальное поражение, но оно оказалось также и поражением идеи.

Гораздо более серьезным был идеологический вызов, брошенный либерализму второй великой альтернативой, коммунизмом. Маркс утверждал, на гегелевском языке, что либеральному обществу присуще фундаментальное неразрешимое противоречие: это - противоречие между трудом и капиталом. Впоследствии оно служило главным обвинением против либерализма. Разумеется, классовый вопрос успешно решен Западом. Это не означает, что в Соединенных Штатах нет богатых и бедных или что разрыв между ними в последние годы не увеличился. Однако корни экономического неравенства - не в правовой и социальной структуре нашего общества, которое остается фундаментально-эгалитарным и умеренно-перераспределительным; дело скорее в культурных и социальных характеристиках составляющих его групп, доставшихся по наследству от прошлого. Негритянская проблема в Соединенных Штатах - продукт не либерализма, но рабства, сохранявшегося еще долгое время после того, как было формально отменено.

От автора. Хотелось бы подчеркнуть следующее. Идеи Фукуямы о двух вызовах либерализму - фашизму и коммунизму - по-прежнему являются фундаментальной идеологической основой геополитики США. Достаточно прочитать официальные доклады президента США Дж. Буша (например, февральский доклад 2005 года конрессу США). Но ведь таким образом приравниваются две совершенно разные идеологии: фашизм (человеконенавистническая) и коммунизм (главный принцип - интернационализм), что является абсолютно неверным. И конечно, нельзя согласиться с тезисом Фукуямы о том, что «разумеется, классовый вопрос успешно решен Западом». Он как раз не решен, и противоречия между трудом и капиталом усугубляются, в том числе и в США.

Но сила либеральной идеи не была бы столь впечатляющей, не затронь она величайшую и старейшую в Азии культуру - Китай. Само существование коммунистического Китая создавало альтернативный полюс идеологического притяжения и в качестве такового представляло угрозу для либерализма. Но за последние пятнадцать лет марксизм-ленинизм как экономическая система был практически полностью дискредитирован. Начиная со знаменитого Третьего пленума десятого Центрального Комитета в 1978 году китайская компартия принялась за деколлективизацию сельского хозяйства, охватившую 800 миллионов китайцев. Роль государства в сельском хозяйстве была сведена к сбору налогов, резко увеличено было производство предметов потребления с той целью, чтобы привить крестьянам вкус к общечеловеческому государству и тем самым стимулировать их труд. В результате реформы всего за пять лет производство зерна было удвоено; одновременно у Дэн Сяопина появилась солидная политическая база, позволившая распространить реформу на другие сферы экономики. А кроме того, никакой экономической статистике не отразить динамизма, инициативы и открытости, которые проявил Китай, когда началась реформа. Китай никак не назовешь сегодня либеральной демократией. На рыночные рельсы переведено не более 20% экономики, и, что важнее, страной продолжает заправлять сама себя назначившая коммунистическая партия, не допускающая и тени намека на возможность передачи власти в другие руки. Дэн не дал ни одного из горбачевских обещаний, касающихся демокра тизации политической системы, не существует и китайского эквивалента гласности. Китайское руководство проявляет гораздо больше осмотрительности в критике Мао и маоизма, чем Горбачев в отношении Брежнева и Сталина, и режим продолжает платить словесную дань марксизму-ленинизму как своему идеологическому фундаменту. Однако каждый, кто знаком с мировоззрением и поведением новой технократической элиты, правящей сегодня в Китае, знает, что марксизм и идеологический диктат уже не имеют никакой политической значимости и что впервые со времени революции буржуазное потребительство обрело в этой стране реальный смысл. Различные спады в ходе реформы, кампании против «духовного загрязнения» и нападки на политические «отклонения» следует рассматривать как тактические уловки, применяемые в процессе осуществления исключительно сложного политического перехода. Уклоняясь от решения вопроса о политической реформе и одновременно переводя экономику на новую основу, Дэн сумел избежать того «порыва устоев», который сопровождает горбачевскую перестройку. И все же притягательность либеральной идеи остается очень сильной, по мере того как экономическая власть переходит в руки людей, а экономика становится более открытой для внешнего мира. В настоящий момент более 20 000 китайских студентов обучается в США и других западных странах, практически все они - дети китайской элиты. Трудно поверить, что, вернувшись домой и включившись в управление страной, они допустят, чтобы Китай оставался единственной азиатской страной, не затронутой общедемократическим процессом. Студенческие демонстрации, впервые происшедшие в декабре 1986 года в Пекине и повторившиеся недавно в связи со смертью Ху Яобана, - лишь начало того, что неизбежно превратится в ширящееся движение за изменение политической системы.

От автора. В конце 2005 года четко можно заявить, что Фукуяма не прав. Более того, можно констатировать, что его заявления по Китаю - особая форма стратегической информационно-идеологической операции, на правленной на развал Китая. Можно зафиксировать, что планы ведения информационной войны против Китая, озвученные Фукуямой, полностью провалились, по крайней мере спустя 16 лет после их озвучивания.

Однако, при всей важности происходящего в Китае, именно события в Советском Союзе - «родине мирового пролетариата» - забивают последний гвоздь в крышку гроба с марксизмом-ленинизмом. В смысле официальных институтов власти не так уж много изменилось за те четыре года, что Горбачев у власти: свободный рынок и кооперативное движение составляют ничтожную часть советской экономики, продолжающей оставаться централизованно-плановой; политическая система по-прежнему в руках компартии, которая только начала демократизироваться и делиться властью с другими группами; режим продолжает утверждать, что его единственное стремление - модернизировать социализм и что его идеологической основой остается марксизм-ленинизм; наконец, Горбачеву противостоит потенциально могущественная консервативная оппозиция, способная возвратить многое на круги своя. То, что произошло за четыре года после прихода Горбачева к власти, представляет собой революционный штурм самых фундаментальных институтов и принципов сталинизма и их замену другими, еще не либеральными в собственном смысле слова, но связанными между собой именно либерализмом. Неоднократные утверждения Горбачева, будто он стремится вернуться к первоначальному смыслу ленинизма, сами по себе - лишь вариант оруэлловской «двойной речи». Заявления Горбачева вполне можно понять: полностью развенчав сталинизм и брежневизм, обвинив их в сегодняшних трудностях, он нуждается в какой-то точке опоры, чтобы было чем обосновать законность власти КПСС. Однако тактика Горбачева не должна скрывать от нас того факта, что принципы демократизации и децентрализации, которые он провозгласил в экономической и политической сфере, крайне разрушительны для фундаментальных установок как марксизма, так и ленинизма. В настоящее время Советский Союз никак не может счи таться либеральной или демократической страной; и вряд ли перестройка будет столь успешной, чтобы в каком-либо обозримом будущем к этой стране можно было применить подобную характеристику. Однако в конце истории нет никакой необходимости, чтобы либеральными были все общества; достаточно, чтобы были забыты идеологические претензии на иные, более высокие формы общежития. И в этом плане в Советском Союзе за последние два года произошли весьма существенные изменения: критика советской системы, санкционированная Горбачевым, оказалась столь глубокой и разрушительной, что шансы на возвращение к сталинизму или брежне- визму весьма невелики.

Горбачева по уничтожению нашего государства. Мне кажется, что нужен своего рода Нюрнбергский трибунал, только российский (лучше всего в Ставрополе), для выяснения всех обстоятельств и причин того, как этот бывший комбайнер смог геополитически «отбросить» Русь на 500 лет назад. 10 ноября 2005 года автор высказал идею о создании Общественного трибунала для публичного расследования антигосударственной деятельности М. Горбачева в прямом эфире радиостанции «Голос России» (программа «Содружество», для всех бывших союзных республик). Судя по звонкам слушателей и последующим откликам, эта идея получила широкую поддержку у населения бывшего СССР.

Приведем данные опроса телезрителей канала ТВЦ вечером 11 марта 2005 года. Задавался лишь один вопрос: каковы результаты перестройки Горбачева?

Демократия и гласность - 1,5%

Нищета и бесправие - 70%

Распад СССР - 28,5%.

Именно М. Горбачев ответствен за то, что Россия оказалась отброшенной к геополитическим рубежам, созданным на юге и западе Руси Иваном Грозным в XVI веке.

Горбачев виновен в том, что за годы его правления внешний долг увеличился в 5,5 раза, а золотой запас уменьшился в 11 раз. Что, в свою очередь, привело к нищете большинства населения бывшего СССР.

Горбачев виновен в том, что агрессивный блок НАТО уже граничит сегодня с ослабленной им же Россией. Ведь именно Горбачев отказался подписывать юридическое соглашение о нерасширении блока НАТО на Восток в обмен на вывод советских войск из Восточной Европы и роспуск Организации Варшавского Договора.

В марте 1985 года Михаил Горбачев был назначен на пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Спустя 20 лет после прихода Горбачева к власти в СССР Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) предложил россиянам оценить события того времени.

В настоящее время отношение к нему скорее негативное: 45% относятся к нему отрицательно, в их числе 19% резко негативно; 13% - более или менее положительно и треть респондентов (34%) - нейтрально. Похоже, что отношение к этому политику в российском обществе стабилизировалось, во всяком случае, три года назад оно было примерно таким же, как и сейчас.

В настоящее время большинство респондентов (61%) скорее отрицательно относятся к перестройке, начатой М. Горбачевым, 14% - скорее положительно и 13% перестройка не интересует.

года. Опрошено 1600 человек в 100 населенных пунктах в 40 областях, краях и республиках России. Статистическая погрешность не превышает 3,4%.

А теперь, уважаемые читатели, еще раз внимательно прочитайте слова Фукуямы: «Восстановление в Советском Союзе авторитета власти после разрушительной работы Горбачева возможно лишь на основе новой и сильной идеологии, которой, впрочем, пока не видно на горизонте». В этом с Фукуямой ни в коем случае нельзя согласиться. Идеология у Руси есть, которая всегда приводила к успеху, даже в самые тяжелые моменты нашей истории. Это идеология «Москвы - Третьего Рима», которая должна быть адаптирована к реалиям XXI века.

Допустим на мгновение, что фашизма и коммунизма не существует: остаются ли у либерализма еще какие-нибудь идеологические конкуренты? Или иначе: имеются ли в либеральном обществе какие-то неразрешимые в его рамках противоречия? Напрашиваются две возможности - религия и национализм.

Все отмечают в последнее время подъем религиозного фундаментализма в рамках христианской и мусульманской традиций. Некоторые склонны полагать, что оживление религии свидетельствует о том, что люди глубоко несчастны от безличия и духовной пустоты либеральных потребительских обществ. Однако, хотя пустота и имеется и это, конечно, идеологический дефект либерализма, из этого не следует, что нашей перспективой становится религия. Вовсе не очевидно и то, что этот дефект устраним политическими средствами. Ведь сам либерализм появился тогда, когда основанные на религии общества, не столковавшись по вопросу о благой жизни, обнаружили свою неспособность обеспечить даже минимальные условия для мира и стабильности. Теократическое государство в качестве политической альтернативы либерализму и коммунизму предлагается сегодня только исламом.

Еще одно «противоречие», потенциально неразрешимое в рамках либерализма, - это национализм и иные формы расового и этнического сознания. И действительно, значительное число конфликтов со времени битвы при Йене было вызвано национализмом. Две чудо вищные мировые войны в этом столетии порождены национализмом в различных его обличьях.

От автора. Фукуяма неправ. Две мировые войны порождены не национализмом, а геополитическим противоборством ведущих стран мира. И Россия - главная жертва этих войн. Сейчас в России живет лишь 143 млн. человек, а должно было бы быть около 500 млн. А реальными победителями Первой мировой войн стали Великобритания и США. На Второй мировой войне США буквально «нажились» и смогли за счет войны решить свои внутренние экономические проблемы (ликвидировалали 19миллионную безработицу и т.д.)

Что означает конец истории для сферы международных отношений? Ясно, что большая часть третьего мира будет оставаться на задворках истории и в течение многих лет служить ареной конфликта. Но мы сосредоточим сейчас внимание на более крупных и развитых странах, ответственных за большую часть мировой политики. Россия и Китай в обозримом будущем вряд ли присоединятся к развитым нациям Запада; но представьте на минуту, что марксизм-ленинизм перестает быть фактором, движущим внешнюю политику этих стран, - вариант если еще не превратившийся в реальность, однако ставший в последнее время вполне возможным. Чем тогда деидеологи- зированный мир в сумме своих характеристик будет отличаться от того мира, в котором мы живем?

Обычно отвечают: вряд ли между ними будут какие- либо различия. Ибо весьма распространено мнение, что идеология - лишь прикрытие для великодержавных интересов и что это служит причиной достаточно высокого уровня соперничества и конфликта между нациями. Действительно, согласно одной популярной в академическом мире теории, конфликт присущ международной системе как таковой, и чтобы понять его перспективы, следует смотреть на форму системы - например, является она биполярной или многополярной, - а не на образующие ее конкретные нации и режимы. В сущности, здесь гоб- бсовский взгляд на политику применен к международным отношениям: агрессия и небезопасность берутся не как продукт исторических условий, а в качестве универсальных характеристик общества.

Экспансионизм и соперничество в девятнадцатом веке основывались на не менее «идеальном» базисе; просто так уж вышло, что движущая ими идеология была не столь разработана, как доктрины двадцатого столетия. Во-первых, самые «либеральные» европейские общества были нелиберальны, поскольку верили в законность империализма, то есть в право одной нации господствовать над другими нациями, не считаясь с тем, желают ли эти нации, чтобы над ними господствовали. Оправдание империализму у каждой нации было свое: от грубой веры в то, что сила всегда права, в особенности если речь шла о неевропейцах, до признания Великого Бремени Белого Человека, и христианизирующей миссии Европы, и желания «дать» цветным культуру Рабле и Мольера. Но каким бы ни был тот или иной идеологический базис, каждая «развитая» страна верила в приемлемость господства высшей цивилизации над низшими. Это привело во второй половине столетия к территориальным захватам и в немалой степени послужило причиной мировой войны.

Наше будущее зависит, однако, от того, в какой степени советская элита усвоит идею общечеловеческого государства. Из публикаций и личных встреч я делаю однозначный вывод, что собравшаяся вокруг Горбачева либеральная советская интеллигенция пришла к пониманию идеи конца истории за удивительно короткий срок; и в немалой степени это результат контактов с европейской цивилизацией, происходивших уже в после- брежневскую эру. «Новое политическое мышление» рисует мир, в котором доминируют экономические интересы, отсутствуют идеологические основания для серьезного конфликта между нациями и в котором, сле довательно, применение военной силы становится все более незаконным. Постисторическое сознание, представленное «новым мышлением», - единственно возможное будущее для Советского Союза. В Советском Союзе всегда существовало сильное течение великорусского шовинизма, получившее с приходом гласности большую свободу самовыражения. Вполне возможно, что на какое- то время произойдет возврат к традиционному марксизму-ленинизму, просто как к пункту сбора для тех, кто стремится восстановить подорванные Горбачевым «устои». В отличие от пропагандистов традиционного марксизма-ленинизма, ультранационалисты в СССР страстно верят в свое славянофильское призвание, и создается ощущение, что фашистская альтернатива здесь еще вполне жива.

От автора. Фукуяма зявляет, что «наше будущее (по мнению автора - будущее НБИ) зависит, однако, от того, в какой степени советская элита усвоит идею общечеловеческого государства». Советская и постсоветская властвующая элита до 2003 года реализовывала пожелания Фукуямы. Главную угрозу мировому господству Новой Британской империи Фукуяма как раз видит в восстановлении традиционной и успешной геополитической доктрины Руси «Москва-Третий Рим». Он очень боится этой перспективы и поэтому сразу же «наклеивает» информационные ярлыки «великорусского шовинизма» и т.д.

Исчезновение марксизма-ленинизма сначала в Китае, а затем в Советском Союзе будет означать крах его как жизнеспособной идеологии, имеющей всемирно-историческое значение. И хотя где-нибудь в Манагуа, Пхеньяне или Кембридже (штат Массачусетс) еще останутся отдельные правоверные марксисты, тот факт, что ни у одного крупного государства эта идеология не останется на вооружении, окончательно подорвет ее претензии на авангардную роль в истории. Ее гибель будет одновременно означать расширение «общего рынка» в международных отношениях и снизит вероятность серьезного межгосударственного конфликта.

Конец истории и последний человек

«Конец истории и последний человек» (англ. The End of History and the Last Man ) - первая книга американского философа и политолога Фрэнсиса Фукуямы , выпущенная в 1993 году издательством Free Press (англ.)русск. . Публикации книги предшествовало появление в журнале The National Interest (англ.)русск. эссе «Конец истории?» (1989), которое получило широкий резонанс в прессе и научной печати. В книге «Конец истории и последний человек» Фукуяма продолжает линию эссе и утверждает, что распространение в мире либеральной демократии западного образца свидетельствует о конечной точке социокультурной эволюции человечества и формировании окончательной формы человеческого правительства. В представлении Фукуямы, конец истории однако не означает конец событийной истории, но означает конец века идеологических противостояний, глобальных революций и войн, а вместе с ними - конец искусства, философии и пр.

Фукуяма прямо указывает на то, что не является автором концепции «конца истории», а лишь продолжает развитие идей, основа которых была заложена Георгом Фридрихом Гегелем , а затем получивших развитие в работах Карла Маркса и Александра Кожева .

Книга «Конец истории и последний человек» получила обильную критику как в научной печати, так и в публицистике. Большинство рецензентов указывали на идейную ангажированность автора, крайнюю приверженность идеям либеральной демократии, избирательность в оценке событий и выборе фактов, а также недооценку значимости таких набирающих силу движений, открыто противостоящих распространению либеральной демократии, как исламский фундаментализм .

Фрэнсис Фукуяма принимал активное участие в полемике, развернувшийся после выпуска книги, последовательно отстаивая свои позиции, но в последующих работах он постепенно пересмотрел свои ранее изложенные взгляды.

Статья в National Interest

Конец 80-х годов XX века был отмечен дестабилизацией второго полюса силы в существующем на тот момент биполярном мире . В странах соцлагеря , сателлитах Советского Союза, на смену тоталитарным, просоветским режимам на волне широких народных движений пришли правительства, ориентирующиеся на демократические ценности. Революционные преобразования в соцлагере и «перестройка » в самом Советском Союзе стали неожиданным сюрпризом для западных интеллектуалов, которые до начала 80-х скептически оценивали шансы США на победу в «холодной войне » и превращения Америки в мирового гегемона. Такими настроениями, к примеру, были проникнуты работы «После гегемонии (англ.)русск. » Роберт О. Кехана (англ.)русск. и «Взлёт и падение великих держав (англ.)русск. » Пола Кеннеди (англ.)русск. .

Опубликованная в журнале National Interest летом 1989 года статья Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории?» стала не только весомым контрапунктом в полемике о судьбах Америки, но и уверенным, решительным заявлением о том, что идеологическая борьба завершена, и США с их либеральными ценностями в этом противостоянии одержали победу. «Этот триумф Запада, триумф западной идеи, - утверждал Фукуяма , - проявляется прежде всего в полном истощении некогда жизнеспособных альтернатив западному либерализму. … Наблюдаемое ныне - это, возможно, не просто окончание холодной войны или завершение какого-то периода всемирной истории, но конец истории как таковой; иначе говоря, это финальная точка идеологической эволюции человечества и универсализация либеральной демократии Запада как окончательной формы правительства в человеческом обществе».

Статья молодого учёного получила широчайший резонанс. Вскоре за публикацией в National Interest последовали перепечатки в других изданиях, а также ряд аналитических статей и интервью с Фукуямой, который появились в The New York Times , Houston Chronicle , Time , Harper’s Magazine , Esprit , London Review of Books , The Chronicle of Higher Education , Nature , The Economist , The Professional Geographer , Current History и даже Opera News .

Основные положения книги

Первая часть книги открывается исследованием исторического пессимизма нашего времени, закономерного результата мировых войн, геноцида и тоталитаризма , характерных для ХХ века. Обрушившиеся на человечество бедствия подорвали не только присущую XIX веку веру в научный прогресс, который идёт только во благо цивилизации, но и все представления о направленности и непрерывности универсальной истории . Тем не менее, Фукуяма задаётся вопросом, насколько оправдан наш пессимизм, и прослеживает глубокой кризис авторитаризма , характерный для последних десятилетий, и всё более уверенное шествие либеральной демократии: «С приближением конца тысячелетия на ринге остался единственный соперник, претендующий на потенциальную универсальность идеологии - либеральная демократия , доктрина индивидуальной свободы и народоправства». Ее воспринимает все большее число стран, в то время как ее критики не в состоянии предложить последовательную альтернативу. Она превзошла и обескровила всех серьёзных политических противников, дав гарантии, что представляет собой кульминацию в истории человечества. Рассматривая в историческом контексте авторитарные режимы XX века Фукуяма приходит к выводу, что «…ключевой слабостью, которая в конце концов и обрушила эти сильные государства, была неспособность к легитимности - то есть кризис на уровне идей … Если не считать режима Сомосы в Никарагуа, не было ни одного случая, когда старый режим был бы отстранен от власти вооруженным мятежом или революцией. Перемена режима становилась возможной из-за добровольного решения по крайней мере части деятелей старого режима передать власть демократически избранному правительству. Хотя это добровольное отречение от власти всегда провоцировалось каким-то непосредственным кризисом, в конечном счете оно становилось возможным из-за набирающего силу мнения, что в современном мире единственный легитимный источник власти - демократия ». Именно легитимность, то есть идеологическое обоснование права на существование, по мнению Фукуямы, даёт неисчерпаемый кредит доверия демократии.

Во II и III частях книги Фукуяма дает два самостоятельных, но дополняющих друг друга очерка универсальной истории, которая, по его мнению, свидетельствует о логическом финале человеческой эволюции с наступлением всеобщей победы либеральной демократии. В первом очерке, подчеркивая всеобщий характер современных естественных и технических наук, автор сосредоточивается на императивах экономического развития. Общество, которое стремится к процветанию или просто защищает свою независимость от технически более развитых государств, вынуждено вступить на тот же путь модернизации . Хотя коммунистическое планирование из центра как будто предлагает альтернативный путь западной индустриализации , эта модель оказалась абсолютно неадекватной в условиях постиндустриальной экономики. Таким образом, в противоположность К. Марксу , логика экономического развития ведет к крушению социализма и триумфу капитализма.

Хотя эта экономическая интерпретация позволяет точно описать победу либерализма, Фукуяма предупреждает, что она недостаточна для объяснения движения к либеральной демократии. Он отмечает, что рыночно-ориентированные авторитарные страны Южная Корея, Тайвань, Испания при Франко и Чили при Пиночете добились исключительных экономических успехов, но при этом отступили от политической демократии. Здесь нужно другое объяснение, и Фукуяма находит его, интерпретируя мысль Гегеля в изложении Александра Кожева . Фукуяма предполагает, что главная движущая сила истории есть то, что Гегель - Кожев называют борьбой за признание. Стремление к тому, чтобы окружающие признали их человеческое достоинство, изначально помогло людям не только преодолеть в себе простое животное начало, но и позволило рисковать своей жизнью в сражениях. В свою очередь это привело к разделению на господ и рабов. Однако такое аристократическое правление в конечном счете не смогло удовлетворить стремление к признанию не только рабов, но и господ. Противоречия, которые порождает борьба за признание, могут быть устранены только с помощью государства, основанного на всеобщем и взаимном признании прав каждого гражданина.

Фукуяма отождествляет жажду признания с платоновским понятием thymes (духовность) и понятием Руссо amour-propre (самолюбие), а также с такими общечеловеческими понятиями как «самоуважение», «самооценка», «достоинство» и «самоценность». Привлекательность демократии связана не только с процветанием и личной свободой, но и с желанием быть признанным, равным друг другу. Важность этого фактора увеличивается с ходом прогресса и модернизации: «По мере того, как люди становятся богаче, образованнее, космополитичнее, они требуют признания своего статуса». В этом Фукуяма видит объяснение стремления к политической свободе, даже в условиях экономически успешных авторитарных режимов. Жажда к признанию - это «утраченное звено между либеральной экономикой и либеральной политикой».

Хотя главная тема последней части - непрерывный триумф либеральной демократии и ее принципов, автор этим не ограничивается. Он не только признает тенденцию к утверждению культурной самобытности, но и приходит к выводу, что «либерализм должен добиться успеха помимо своих принципов», а политическая модернизация «требует сохранения чего-то несовременного». Более того, есть вероятность, что, несмотря «на очевидное отсутствие в настоящее время какой-либо альтернативы демократии, некоторые новые авторитарные альтернативы, ранее неизвестные истории, смогут утвердиться в будущем».

Часть V непосредственно посвящена вопросу, действительно ли либеральная демократия полностью удовлетворяет стремление человека к признанию и, таким образом, определенно представляет собой конечный пункт человеческой истории. Хотя, как считает Фукуяма, «либеральная демократия есть наилучшее решение человеческой проблемы», он также приходит к выводу, что ей присущ ряд внутренних «противоречий», из-за которых она может подвергнуться разрушению. Это и трения между свободой и равенством, которые открывают возможности атаки на демократию со стороны левых; они не обеспечивают равного признания меньшинствам и бедным. Длительный путь либеральной демократии разрушает религиозные и другие долиберальные воззрения, важные в общественной жизни, от которой она в конечном счете зависит; и, наконец, неспособность общества, основанного на свободе и равенстве, обеспечить простор для стремления к превосходству. Фукуяма считает, что это последнее противоречие - самое серьезное из всех. В связи с этим он использует ницшеанское понятие «последнего человека», или постисторического человека толпы, который ни во что не верит и ничего не признает, кроме своего комфорта, и который утратил способность испытывать благоговение. Главное опасение у Фукуямы вызывает не этот «последний человек», а то, что либеральная демократия будет разрушена из-за неспособности умерить стремление человека к борьбе. Если либеральная демократия одержит повсеместную победу, то тогда и человек «будет бороться против самой причины. Он будет бороться ради самой борьбы. Другими словами, люди будут бороться просто от скуки, они не представляют себе жизнь в мире без борьбы». В конечном счете Фукуяма считает, что удовлетворение может принести не только либеральная демократия, и поэтому «те, кто остался неудовлетворенными, всегда смогут возобновить ход истории».

Критика и влияние

Влияние на внешнеполитический курс США

Как отмечали многие исследователи, концепция «конца истории» оказала большое влияние на формирование внешнеполитического курса не только Б. Клинтона, но и Дж. Буша-младшего. «Конец истории» фактически стал «каноническим текстом» «молодых» неоконсерваторов, так как был созвучен основной цели их внешней политики - активному продвижению демократии западного стиля и свободного рынка по всему миру.

Президент Евразийского Фонда Ч. Майнес поставил в один ряд «конец истории» и триумф рыночной экономки: «Американская внешняя политика прошлые шесть лет, по-существу, была фукуямовской. И правительственные чиновники, и СМИ вслед за ним полагали, что любое правительство, которое не следует единственному пути развития, присоединится к куче пепла истории. С концом коммунизма не стало ни одной концептуальной альтернативы. Кроме того, силы глобальной экономики были непреодолимы. Экономическая реформа принесла политическую реформу. Свободная торговля, рынки и движение капитала демократизировали бы фактически каждую страну в мире».

Общественный резонанс

Сразу после публикации книга «Конец истории и последний человек» вызвала огромную волну рецензий и ответных публикаций, став одной из самых влиятельных книг 90-х гг. XX века. «[Фрэнсис Фукуяма] придумал теорию и броскую фразу, которые превратили его в интеллектуальную рок-звезду, - писал колумнист журнала „Австралиец“ С. Бакстер. - Статья, напечатанная в маленьком журнале небольшим тиражом, буквально „наэлектризовала весь академический мир“. Размышления неизвестного госчиновника превратились в книгу, ставшую „глобальным бестселлером“».

Отмечая причины такой популярности, некоторые исследователи указывали на совпадение места и времени публикации как оснвого фактора. «Колоссальный интерес к фукуямовскому эссе имел как политические, так и культурные причины. К числу первых относится „революция“… в Восточной Европе, - писал ведущий научный сотрудник Института философии Российской академии наук, профессор В. С. Малахов. - Стремительное вытеснение марксистско-ленинской идеологии „новым мышлением“ и еще более стремительный распад социалистического лагеря был шоком, причем для аналитиков не меньшим, чем для простых, не искушенных в политических прогнозах, граждан. В этой ситуации растерянности эссе Фукуямы как бы стянуло на себя политико-идеологический дискурс, предложив и лестную для западного рецензента экспликативную модель, и обладающую солидным суггестивным зарядом метафору, что немало способствовало „интеллектуальному“ освоению случившемуся».

Идеализм Фукуямы

Основной мишенью критиков стали идеалистические представления Фукуямы, его провозглашение победы либерализма «в умах», тогда как в реальности либеральная демократия или вовсе не существует, или существует в своей не идеальной форме, или лишь декларируется.

С этой позиции концепции американского политолога подвёрг критике Жак Деррида . В своей работе «Призраки Маркса» французский философ обратил внимание на то, что Фукуяма одновременно провозглашает уже свершившийся «конец истории», который наступил с победой идеи либеральной демократии, которая не имеет, в его представлении, равнозначных альтернатив, но а вместе с тем откровенно игнорирует факты, свидетельствующие о том, что либеральная демократия в своей идеальной предельной форме нигде в мире не существует, а значит является достижением будущего или, что куда более вероятно, недостижимым идеалом. Деррида пишет: «Поскольку Фукуяма оставил без внимания то, каким образом следует мыслить событие, он беспорядочно колеблется между двумя несовместимыми способами рассуждения. Хотя Фукуяма верит в то, что либеральная демократия уже безусловно осуществилась (это и есть „важная истина“), это ему нисколько не мешает противопоставлять идеальность такого либерально-политического идеала огромному количеству свидетельств, показывающих, что ни США, ни Европейское сообщество отнюдь не достигли стадии совершенного, универсального государства или либеральной демократии и, так сказать, даже близко к нему не приближались».

Фактологические ошибки

Исследователи и специалисты в разных областях науки также указывали на разного рода фактологические ошибки, допущенные в книге. Так российский историк-марксист Ю. И. Семёнов опровёрг утверждение Фукуямы о том, что идею «конца истории» до него выдвигали Маркс и Гегегль: «Здесь у автора то же самое, что мы наблюдали у него в случае с ссылкой на М. Вебера. О последнем он знал понаслышке. Таков же характер его знакомства и с К. Марксом. Основоположник марксизма никогда не считал и не писал, что с победой коммунизма наступит конец человеческой истории. Наоборот, К. Маркс утверждал, что с этого момента только и начнется подлинная история человечества. Все, что было до этого, - это лишь предыстория человеческого общества».

Конец истории и постистория

Хотя Фукуяма никогда и никак не отождествлял себя с постмодернистами и декларируемыми ими идеями, его концепция «конца истории» была вписана критиками и многочисленными истолкователя именно в русле провозглашаемого постмодернистами постисторизма . Хотя американский философ и придерживался идеи логоцентричной истории (то есть того метанарратива, который отвергали постмодернисты) многим исследователям и публицистам схожей показалась презумпция того, что настоящее лишено возможности новизны. Именно этот тезис, появившийся в книге на политико-философскую тематику, в скором времени стал широко интерпретироваться многочисленными культурологами и искусствоведами.

Вызовы «концу истории»

После событий начала XXI века теория Фукуямы, по мнению общественности, оказалась «морально устаревшей» и «наивной», а сам автор оказался в роли «проштрафившейся Кассандры». Как выразился автор передовицы в Times, - «история возобновила свое движение, предоставив Фрэнсису Фукуяме, пророчившему ее конец, плестись у себя в хвосте.

Впрочем новые политические реалии оказались не в силах переубедить ученого. В своих работах он продолжал отстаивать прежние позиции. Так, в статье, написанной вскоре после 11 сентября в „Australian“, он утверждал: „Я полагаю, что, в конце концов, останусь прав: современность - мощный грузовой поезд, который не спустишь под откос недавними событиями, какими болезненными и беспрецедентными они не были“ … . Мы остаемся в конце истории, потому что остается только одна система, которая продолжает доминировать в мировой политике - система либерально-демократического Запада».

Однако последующие книги и журнальные публикации Фукуямы указывали на то, что учёный пересмотрел некоторые свои позиции, в частности те, которые касались авторитарных режимов, эффективность функционирования которые может послужить наиболее серьёзным вызовом для либеральной демократии.

Известный американский социолог Фрэнсис Фукуяма в конце холодной войны написал свое известное эссе «Конец истории», в котором он описывал эпоху после холодной войны и атмосферу всеобщего счастья: миру больше не угрожают советские ракеты и ядерные боеголовки, и становится возможным строительство бесконфликтного будущего. Ситуация, которая знакома нам — homo soveticus из коммунистической утопии, описанной Карлом Марксом, в которой в бесконфликтном мире общество пережевывает счастье, принесенное коммунистами.

В работах Томаса Мора, Карла Маркса описывалось теоретическое будущее, что, по мнению Фукуямы, всего лишь является шагом в ту сторону. Утописты предполагали, что порождающая конфликты политика уже завершилась, и развитие общества уже направлено всего лишь на создание благ, а значит и денег, и, по мнению либерал-коммунистов, проблема создания денег заключалась в правильной организации экономики, в одном случае — в соответствии с рыночной экономикой, а в другом — планируя рынок. Так называемое завершение истории, конечно, означает не всеобщий коллапс, а скорее — всеобщее счастье.

Когда заканчивается история?

Основной задачей любых властей является увеличение легитимности. Основная функция властей заключается в сохранении и воспроизводстве власти. Руководитель Зимбабве Роберт Мугабе правит страной с 1987-го года, с каждым годом находя новые источники для легитимации — от антиколониализма до общеафриканизма и антибелого расизма, и пока это ему удается. Михаил Саакашвили в поисках легитимности решил перейти к парламентской системе и проиграл. В Армении в начале 90-х источником легитимности были граждане. Затем, Вазген Саргсян (тогдашний министр обороны Армении) провозгласил источником легитимности добровольцев «Еркрапа» (Союз ветеранов Карабахской войны), а после переворота 27 октября 1999 года (в этот день в парламенте Армении были расстреляны находившиеся там руководители и члены парламента и правительства республики) Роберт Кочарян создал систему, в которой легитимность обеспечивали олигархи.

Коррупция

В самых либеральных системах, даже в теории Фукуямы, возвещающей о конце истории, деньги остаются основной ценностью, за которую общество будет бороться после завершения истории. В случае Армении ситуация весьма неоднозначная, необходимо различать такие понятия, как создавать больше денег и иметь больше денег. Первое означает развитие экономики и общества, и создание новых благ, а второе — возможность присвоения большей части общественных денег, что по международной терминологии называется коррупцией.

Провозглашая рыночные отношения, власти Армении отдали предпочтение коррупционному варианту, поскольку на самом деле в этом случае у них появляется бесперебойный источник богатства, застрахованный от рыночных потрясений и рисков, а также от необходимых для создания благ труда и знаний. В этом случае так называемый рынок относится к абсолютизации значения денег, а не к способам их консолидации, и возможностям развития экономики.

Олигархи

В этой системе незаменимое значение придается олигархам. Они для властей зарабатывают деньги двумя основными способами.

— Присвоение собранных у граждан денег. Здесь много разных способов, начиная от грантов на сотни миллионов долларов, выделяемых для борьбы с курением, заказов, дающихся специальным подрядчикам по преувеличенным ценам, и заканчивая дешевыми приватизациями, «красными линиями» для стоянок автомобилей и видеокамерами.

— Сокрытие и присвоение средств, поступающих в общественный бюджет. Специально избранным «бизнесменам» дается право скрывать основную долю выплачиваемых налогов, и таможенных пошлин, и вместо общественного бюджета деньги идут в их карманы. По разным оценкам, «черная касса» Армении составляет от одной трети до половины бюджета.

Естественно, власти для особых людей создают эти условия не бесплатно. Во многих случаях, эти «бизнесмены» просто выступают как продавцы властей, вкладывая их деньги, и зарабатывая для них деньги. Власти не только закрывают глаза на деятельность этих «бизнесменов», но и создают условия, вплоть до решений правительства и принятие законов для грабежа. Такие «бизнесмены» называются олигархами, и очень важно то обстоятельство, что они имеют не только финансовое, но и политическое значение.

Начиная с 1995-го года все выборы в Армении фальсифицировались. Если в начале фальсификации осуществлялись посредством АОД (правившая в то время партия «Армянское общенациональное движение») и добровольцев «Еркрапа», то с 2000-ых годов основная нагрузка фальсификаций была возложена на олигархов. Республика разделена между олигархами, значительная их часть несет ответственность за определенные территории, как в Ереване, так и во всей стране. Эта ответственность означает, как обеспечение голосов, необходимых на выборах разного уровня, так и возможность пользоваться общественными благами на этой территории за ничтожную плату, а также индульгенцию, чтобы совершать преступления и оставаться безнаказанными. Те олигархи, которые не являются ответственными за эти территории, тоже обязаны помочь финансами избирательному процессу, в котором все, начиная с Центральной избирательной комиссии, до простых граждан делают свой выбор взамен на деньги.

Закон

Необходимо особо подчеркнуть, что в коррупционно-олигархической системе сотрудничество осуществляется не против закона, а против общества. Законы полностью приспособлены к преступной деятельности олигархов. Конечно, в отдельных случаях, когда законы могут угрожать также и олигархам, они, безусловно, не действуют, а различные антимонопольные и инспекционные органы просто являются издевательством по отношению к своим функциям.

Контекст

Нобелевская премия по литературе

Русская служба BBC 08.10.2015

История не развивается по прямой линии

Jacobin 25.09.2015

Мрачная история России

Infobae 25.08.2015

Когда история важнее социальных нужд

El Pais 29.06.2015 Иногда получается так, что благодаря международным грантам, в некоторых областях применяются прозрачные схемы, которые создают впечатление того, что они преодолели коррупцию, как это было, например, в случае государственного кадастра. Но в таких случаях, прежде всего, преодолевается только бытовая коррупция, то есть, такие серьезные рискованные функции, как, скажем, оценивание, изменение категорий земель, продажа земель, и другие остаются на субъективной, коррупционной плоскости. В то же время, кажется, в качестве мести для населения устанавливаются непреодолимо высокие государственные пошлины, чтобы покрыть свои коррупционные дыры.

Почему умер Нжде?

Мои ровесники помнят, что в свое время республиканцы были последователями Гарегина Нжде (армянский военный и государственный деятель первой половины XX века, основоположник «Цехакрона» — концепции армянской националистической идеологии). Намереваясь создать серьезную правящую партию, Серж Саргсян решил, что Республиканская партия Армении тоже, как и все известные ему партии, должна иметь коммунистическую идеологию. И эта партия стала нждеевской. Поскольку Гарегин Нжде не хотел создавать идеологию, то была поставлена задача создать такую партию. Не знаю, юмор это или реальность, но были разговоры о создании Института Нждеведения в составе Национальной Академии наук, и о предоставлении специального кода этой науке в кандидатских званиях.

Нждеведение умерло. Важнейшая причина в том, что вскоре выяснилось, что Республиканской партии Армении не нужна идеология. Олигархи и обслуживающая их бюрократия собрались в этой партии не для спасения и развития Армении, а для присвоения общественных благ. Конечно, «Цехакрон» мог стать для этого грабежа серьезной дымовой завесой, но ложь очень быстро раскрылась, а нждеевская идеология олигархов просто стала предметом насмешек.

Другая важная причина — это то, что «Цехакрон» подразумевало то, что нужно опираться на собственные силы, между тем, в тех условиях, когда ты вынужден каждый день клясться именем Владимира Путина, учение Нжде становится не только нелепым, но и опасным.

Значит, Нжде умер. Лишение Республиканской партии идеологии оказало серьезное влияние на все политическое поле Армении. Попытки создать идеологию для формирующихся партий, например, для ППА (партия «Процветающая Армения»), основанную на благотворительности и львах Гагика Царукяна (один из крупнейших предпринимателей Армении), стали бессмысленными. Партия «Наследие» создала нелепый микс на основе западных ценностей и «от мора до моря», что закончилось московским паломничеством Раффи Ованнисяна (бывший кандидат на выборах президента Армении), чтобы привезти легитимность от Путина, и его совместной молитвой с начальником Полиции Армении Вовой Гаспаряном. АОД, которая уже называлась АНК (Армянский национальный конгресс), попыталась поклясться именем Путина на основании силлогистических выводов из Realpolitik, а за определенную плату провозгласила олигархов звездами буржуазной демократии. Даже партия «Дашнакцутюн» постепенно избавляется от идеологических оков, чтобы с большей гибкостью и легкостью поместиться в политическую систему Олигархической Республики Армения. Одним словом, все партии становятся партиями «Оринац еркир» (ее возглавляет экс-спикер парламента и экс-секретарь Совета национальной безопасности Армении Артур Багдасарян), чтобы Серж Саргсян легко мог собрать свою политическую карту.

Россия

Олигархическая система Армении является карикатурой России. В России есть (была) нефть, и оставшихся после грабежа олигархов крох достаточно для обеспечения благополучной жизни населения, а в Армении это привело к нищете.

Олигархической России нужна олигархическая Армения. Такая система крайне уязвима, значит, предсказуема и управляема. Олигархическая система не может позволить себе идеологические и патриотические рассуждения, поскольку поклоняется богу Путина — Маммоне. Самую большую идеологию, которую армянский олигарх может принять и распространять, это то, что патриотизм — это любовь к России. Все армянские олигархи обязаны любить Путина.

Олигархи не только с помощью избирательных фальсификаций и избирательных взяток организовывают выборы. Россия всегда держит наготове других олигархов, и если Серж Саргсян начнет делать проармянские, то есть, антироссийские шаги, то она (Россия) спустит на него других олигархов, которые, заточив зубы, ждут, когда получат еще большую возможность для грабежа. В последнее время Путин от системного управления Арменией перешел к мануальному управлению, вводя в политическое поле российских олигархов армянского происхождения, которые уже очень хорошо приручены.

Последний человек

Самое неприятное, что было сказано политическими деятелями в период конституционных изменений, это мантра о «системных изменениях». Политическое лепетание, которым произносятся эти слова, показывает, что они грешат против истины, они попросту в той же системе хотят для себя более широкое место возле кормежки властей.

До сих пор никто не объяснил, что означает системное изменение. Максимум, что было представлено, это переход от президентского управления к парламентскому. Между тем, порок системы не в президентском или парламентском управлении, а в олигархическом.

Произошло искажение идей, говоря власть, они уже понимают возможность грабежа. Борьба за власть превратилась в борьбу за деньги. История завершилась, поскольку на политическом поле нет ни одного деятеля, для которого Является ценностью, а не средством для грабежа.

Это действительно искажает человеческую историю, и уничтожает человеческий тип с чисто политическими амбициями, превращая его в тип, просящий милостыню у властей, а в политической потасовке они попросту увеличивают свою ценность, чтобы получить возможность просить больше денег.

Между тем, политическая борьба является естественной формой общественной деятельности, и человек, борющийся за власть, является установленным антропологией типом, который в Армении исчез. Серж Саргсян совершил геноцид, уничтожив это тип армян. Это преступление в отношении армянского народа, которое лишает его политики и будущего. Это завершение истории Армении, как после продажи Ани со стороны католикоса Петроса Гетадардза армянский народ лишился истории около тысячи лет.

Ради справедливости стоит сказать, что процесс завершения истории начал Роберт Кочарян, но Серж Саргсян успешно завершает его, а в этом вопросе ему помогают также и первый президент Левон Тер-Петросян, «Дашнакцутюн», многие другие исторические ценности, председатели партий и олигархи.

Система настолько глубоко извращена, ложные понятия так заполонили основную базу ценностей, что в данный момент не видно путей преодоления всего этого. Эта система постоянно будет воспроизводиться, пока какой-нибудь катаклизм не нарушит такое расположение вещей.